Сад утрат и надежд - [156]

Она пошла к террасе, под ногами хрустел гравий. Майкл и Элви были в столовой, убирали посуду после завтрака, и Стелла не спешила заходить и постояла возле дома. Она смотрела, как ее невестка методично вытирала стол, а милый сын ходил по комнате, хватал какие-то предметы, откладывал их в сторону, повинуясь каким-то командам в его собственном мире.

Он был так не похож на нее! У нее перехватило горло, когда она вспомнила, как мальчиком сажала его на колено и рассказывала ему всякие истории. Как ее родители приехали в этот дом – как мама Лидди провела детство и юность в Хайгейте, про кладбище, разгульного дядю Пертви, ужасную мисс Брайант и безвольного отца; про милую Мэри, мамину сестру, и Далбитти, лучшего друга ее отца, который перестроил этот дом по просьбе Неда. Про Элен, мать Лидди, которая выросла в Соловьином Доме, а потом вышла замуж за их отца. Про детей Лидди и о том, как они умерли, про Зиппору и Дарлинга, про других людей, которые были рядом с Лидди и Недом.

– Потом они убежали и с тех пор жили счастливо, а отец Лидди не смог ее догнать, – сказала она Майклу. Но мальчик слез со своего стульчика и вежливо попросил:

– Мамочка, можно я пойду играть?

– Конечно.

Так что когда у сына и Элви родилась дочка, Стелла без энтузиазма навестила их в Лондоне, но потом заглянула в темные, бархатные глаза девочки.

Мое солнышко, мое золотце, моя любимая девочка.

Джульет впервые привезли в Соловьиный Дом, когда ей было три месяца. Малышка открыла глазки и посмотрела на фигурки гипсовых соловьев на стенах гостиной, потом оглядела всю комнату. Стелла никогда не забудет тот ее взгляд. Словно она уже знала этот дом. Глаза у Джульет так и остались такими же темными и бархатными, носик маленьким и круглым, а густые волосы, золотистые в младенчестве, окрасились рыжиной. В ней не было ничего от Элви, уроженки северных пригородов Лондона и Норфолка. Джульет словно сошла с полотен прерафаэлитов.

– Эв! – позвала Стелла. – Джу? Скоро начнется. Вы будете смотреть?

– Нет, спасибо, – отозвался Эв.

– О да, пожалуйста! – воскликнула Джульет.

Стелла потянула на себя тяжелую заднюю дверь и вошла на кухню.

– Ну что, я включу телевизор? Вчера миссис Би угостила нас глазированными булочками.

– Как любезно с ее стороны, правда? Очень приятно. Сейчас я поставлю чайник. Включайте телевизор. – Элви тихонько вздохнула, и Стелла с любопытством посмотрела на невестку. – Все будет незабываемо и мило. По радио сообщили, что тысячи людей еще с вечера собрались в Гайд-парке. Для них это будет тоже незабываемый день во всех отношениях.

Как и ее мать, Стелла испытывала аллергию к патриотизму во всех его проявлениях, но в ее душе все равно неискоренимо жила любовь к Англии и к тому, что она считала английскими жизненными ценностями.

– Конечно, – ответила она, проглотив грубое замечание, и достала поднос из шкафчика. – Сейчас я приготовлю все к чаю. И мы возьмем арахиса и чипсов. Побалуем себя, пока будем сидеть в гостиной.

– Замечательно! – воскликнула Элви и скрылась в гостиной. Оттуда послышался ее голос. – Майк! Майк, дорогой, иди скорее! Уже скоро! Джульет! Эверетт! Давайте приготовимся, ладно?

– Приготовимся, – пробормотала себе под нос Стелла, отыскивая терракотовое блюдо для булочек. – Приготовимся.

Тут вбежала Джульет, громко захлопнув дверь.

– Грэнди! Эв гонится за мной! Ааааа! – закричала она в полном восторге.

Она метнулась в коридор и помчалась куда-то наверх. Через пару минут над головой раздался ее топот, потом снова крик, когда Джульет пыталась где-то спрятаться. Стелла улыбнулась. Так и должно быть – шум в доме. Все эти годы она старалась, чтобы так и было, наполняла дом голосами – родных, давних подруг по Кембриджу, местных знакомых, эвакуированных, детей и внуков художников…

Стелла бродила по столовой, отыскивая свою потерявшуюся кружку, вышла на террасу. Принялась рассеянно обрывать оставшиеся чашечки лаванды. Лидди всегда в это время набивала лавандой мешочки. Скоро и она займется этим…

– Мадам?

Перед ней появился силуэт. Она ненароком отметила, что у него не было тени, потому что был почти полдень и солнце стояло в зените. Человек был высокий, с седыми волосами. Стелла посмотрела на него, моргая от яркого света.

– Да? Чем могу быть полезна?

– Вы Стелла, простите. Боюсь, что не знаю вашу фамилию.

Стелла выпрямила спину.

– Я Стелла Хорнер.

– О, понятно. – Он отошел на шаг. – Ну Стелла Хорнер. Доброе утро.

– Чем могу быть полезна? – повторила она, надеясь, что вежливым тоном.

Жара мерцала вокруг нее; он подошел ближе, и что-то в его облике насторожило ее, у нее инстинктивно побежали мурашки по спине. Она заглянула в его темно-серые глаза, странно блестевшие, словно полные слез.

– Вот я здесь, – сказал он, и она не поняла, что он имел в виду.

– Я – я Джон. Джон Хорнер. Я ваш брат, моя дорогая.

Стелла застыла на жарком солнце. Она подошла к крыльцу и оперлась рукой о каменную скамью, которую Далбитти сделал для усталых путников. У нее потемнело в глазах, несмотря на яркий свет.

– Вы… извините. – Вежливость взяла верх. – Извините, но как это возможно?

– Это шок. Я понимаю.