Сад утрат и надежд - [154]
– Прочти. – Он наклонился и очень ласково дотронулся до ее щеки, так что ладонь обхватила ее подбородок. Его кожа была теплая, рука уверенная. Джульет поняла, что он сделал это естественно, по зову души. Она накрыла его руку своей, прижала ее к своему лицу. Они постояли так несколько мгновений.
– Ладно. Я пойду.
Ее щека хранила тепло в том месте, где только что были его пальцы. И Джульет машинально потрогала щеку под пристальным взглядом Сэма.
– Джульет…
– Может, ты погуляешь по саду? Или поужинаешь, выпьешь бокал вина или чего-нибудь еще? Если только в письме не написано что-нибудь настолько ужасное, что мне придется лечь. Или окажется, что мне уже не принадлежат ни дом, ни картина.
Сэм огляделся по сторонам, убеждаясь, что рядом никого нет.
– Вообще-то, я позволил себе вольность и заглянул в письмо, так что нет, за это можешь не волноваться. Все это твое, но все равно все меняется. Да, я бы хотел остаться.
– Чудесно. Это в самом деле чудесно. – Они улыбнулись друг другу.
Оставшись наконец одна, Джульет села на каменную скамью возле старого дома и достала письмо. Пятнистый камень впивался в ее ноги сквозь тонкую юбку, теплое солнце лилось на ее плечи. Она начала читать. За ее спиной кричали, смеялись, перекликались во всех комнатах дети. Перед ней простирался большой сад. Среди отцветавших роз ходил Сэм и ждал ее. А Джульет читала.
Глава 41
Я не планирую ни сейчас, ни когда-либо в будущем продавать эскиз моего отца к картине «Сад утрат и надежд». Благодарю вас за проявленный интерес.
Искренне ваша
Она подписала письмо: Стелла Хорнер. Она оставила свою фамилию, когда вышла замуж; это было в 1943 году. Позор! Бесчестье! Кто-то подбросил белое перо на ступеньки дома[5], пока Эндрю сражался на фронте. К тому времени умерла ее мать: Стелла знала, что никто не осмелился бы на такое при жизни Лидии Хорнер. Подобраться к дому, ночью? Осмелиться судить кого-то из семьи Хорнеров? Одна только мысль об этом вызывала у Стеллы смех.
Эндрю был Ярдли. Я не могу носить фамилию Ярдли, мне сразу приходит на ум туалетная вода, заявила она при помолвке. Я делаю туалетную воду лучше, чем они.
Он не улыбнулся.
Стелла встала и потянулась, перебарывая застарелую боль в руках, коленях, пояснице. Садовые травмы, как называл это доктор. Стелла никогда не видела своего отца, но знала его: ее мать позаботилась об этом. У них в доме висели три картины: «Встреча», «Смерть няньки» и, конечно, эскиз к «Саду утрат и надежд». Две первые были постепенно проданы вместе с мольбертом Неда и столом художника, вместе с лучшей мебелью и книгами – особенно Стелла горевала по собранию сочинений Диккенса, черному с золотым тиснением. Но мама всегда объясняла, что Нед выкупил картину, потому что медленно сходил с ума из-за смерти старших детей, и сжег ее; эта покупка разорила их, но они должны остаться тут и спасти дом… Так что они непрестанно экономили, не позволяли себе ничего и редко покупали новую одежду. Это было странно, потому что в школе девочки из более скромных домов ходили в новых туфельках и ездили на праздники к морю. У Стеллы ничего этого не было.
– Мы должны сохранить дом. Ради тебя.
Ей, взрослой, было нелегко жить в доме, в котором она росла, но Стелла Хорнер понимала даже в двадцать два года, что ее детство было необычным и что оно было почти идеальным; эти два качества ухитрились в нем соседствовать. Мама была для нее всем, как и она для мамы.
Мама старалась, чтобы ее дочка не была отрезанной от мира. Они ездили в Лондон, они были в Музее Виктории и Альберта и видели там фрагменты других домов, были в «Серпентайне», видели смену караула, видели, как обезьянки меняли лампочки на сверкающей крыше универмага «Хэрродс». Они обычно пили чай у старинной маминой подруги в импозантном доме в Кенсингтоне, там были другие дети, большинство из которых ей нравились. Стелла обладала потрясающим умением подойти к любому ребенку и подружиться с ним. Она была как рыбка в воде в любой компании и в школе. Лидди вырастила ее сильной и доброй, приучила смотреть на мир ясными глазами и с открытым сердцем, энергично браться за дело. Стелла росла как молодое деревце, сильное и гибкое, она тянулась к солнцу и радовалась дождю. Она была радостью и гордостью Лидди.
Перед войной, летом 1936 года, ее мать продала парочку отцовских эскизов, и Стелла с Лидди смогли поехать во Францию, Германию, где они видели Нюрнбергский съезд нацистов, потом в Австрию, где они жили на озере Грундльзе вместе со старыми венскими друзьями ее родителей, семьей художника Рихарда Шёнберга. После этого им предстояло жить месяц в Париже, учить французский: но Стелла слишком затосковала по Соловьиному Дому и уехала через три недели, прорыдав всю дорогу до Лондона и злясь на свою глупость. Она была зачислена в кембриджский Ньюнэм-колледж, старательно училась, ходила на танцы, участвовала в хоре, засиживалась допоздна с подругами в своей большой комнате с овальным окном, глядевшим на английский сад, они пили кофе и говорили о несовершенстве мира. Именно в Кембридже она впервые поняла, что ее любовь к Соловьиному Дому была не просто тоской по дому, а чем-то фундаментальным: она должна была вернуться туда, он был частью ее жизни.
День, когда Марта Винтер решила разрушить свою семью, начался обыкновенно, как всякий другой день… Марта, жена и мать троих детей, садится одним летним утром, чтобы написать приглашения для гостей на свое восьмидесятилетие. Она знает, что в этот день все изменится. Марта расскажет правду, потому что больше не может молчать. Все то, что они создавали и строили вместе с мужем больше пятидесяти лет, разлетится на мелкие щепки. Приглашения отправляются в разные уголки мира, и вот уже на празднество спешит доктор Билл, интеллектуалка Флоренс и добропорядочная Дейзи.
Тони и Алтея Уайлд — красавцы, купающиеся в лучах славы, актеры, известные всем, мои родители. Ими восхищались, им завидовали, их любили. Их называли Дикими Цветами, такими яркими и независимыми они были. Каждое лето мы проводили в доме у моря — в доме, который приютил моего осиротевшего отца во времена, когда мир разрывали ужасы Второй мировой войны. Отец был моим героем, моим лучшим другом, он подарил нам с братом золотое детство, но призраки прошлого никогда не отпустят его. И рано или поздно они настигнут нас всех.
Давно забытый король даровал своей возлюбленной огромный замок, Кипсейк, и уехал, чтобы никогда не вернуться. Несмотря на чудесных бабочек, обитающих в саду, Кипсейк стал ее проклятием. Ведь королева умирала от тоски и одиночества внутри огромного каменного монстра. Она замуровала себя в старой часовне, не сумев вынести разлуки с любимым. Такую сказку Нина Парр читала в детстве. Из-за бабочек погиб ее собственный отец, знаменитый энтомолог. Она никогда не видела его до того, как он воскрес, оказавшись на пороге ее дома.
Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.
Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.
В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.