Сад памяти - [16]

Постоим помолчим. Вспомним здешнее многолюдье летом 1978 года — полувековой юбилей экспедиции; вслушаемся в звонкие речи ораторов…

Экспедиция преодолела сотни километров таежного бездорожья — на оленьих и собачьих упряжках, на лыжах и пешком — и открыла для молодой республики перспективные промышленные россыпи золота, месторождения вольфрама, олова, других полезных ископаемых. Это стало, по сути, вторым открытием раскинувшейся к востоку от Лены земли — почти через два столетия после того, как ее суровую красоту впервые явили миру землепроходцы XVII века.

Цареградский среди почетных гостей-геологов, съехавшихся в Магадан, был единственным, кто в числе первых ступил тогда на пустынный берег. Отойдем в сторону; Валентин Александрович поможет нам, расскажет о том, как это было…

Вначале — утомительный поезд, потом двухнедельная болтанка на прокопченном, не то грузовом, не то пассажирском пароходе. Хорошо об этом в повести:

«4 июля 1928 года японской пароходишко «Дайбоши-мару», развозивший по бухтам Охотского моря рыбаков, высадил членов экспедиции в устье никому из них не ведомой реки. Было время белых ночей, когда солнце ненадолго скрывается за горизонтом лишь в полночь. Сейчас оно казалось застывшим на самой черте горизонта, и лучи его, скользившие по колышущейся водной поверхности, окрашивали море в пурпур. Но берега они почти не достигали, и разбросанные по нему там и сям убогие лачужки серо горбатились, как в тумане».

Лачужки — рыбацкое село Ола. В составе группы, кроме Билибина и Цареградского, — прорабы Бертин и Раковский, геодезист Казанли, врач Переяслов, завхоз Корнеев, человек пятнадцать рабочих. Разместились в школе. Чтобы идти в тайгу, нужны добрые лошади, вьючные олени, нужен толковый проводник. Проводник нашелся скоро — якут Макар Медов, превосходный, как после выяснилось, следопыт, таежник. С транспортом сложнее: раздобыли лишь восемь лошадей. Время не ждало. Поэтому решили разделиться на две группы: одна двинется на север, другая пока останется в Оле. Первую поведет Юрий Александрович Билибин. Предполагалось добраться до Бахапчи (это километров двести тридцать) и по ней, бурной, порожистой, сплавляться на плотах до Колымы, а потом по Колыме до устья Среднекана; там и начать работу.

В августе группа Билибина вышла в путь. Для оставшихся потянулись дни ожидания. Нет, дел хватало, и все же…

Много лет прошло с тех пор. Я снова в московской квартире Цареградского.

— Сначала Медов вернулся, — вспоминает он. — Все вздыхал: боюсь, не пропали бы геологи на порах Бахапчи. А в ноябре — тревожная записка от Бертина с перевалбазы в Эликчане: с первым отрядом, похоже, что-то случилось. Прибежал отощавший вконец пес Демка из отряда Билибина, да и охотники-эвены, бывавшие в долине Среднекана, геологов не видели. Мы заспешили в дорогу…

Звонит телефон, хозяин выходит из комнаты. Я сижу обложенный книгами, журналами, газетными вырезками, письмами. Снова листаю журнал с повестью. На полях пометки. «Недопонимание, незнание геологии» — это к абзацу: «Странная экспедиция. Заместитель начальника Валентин Александрович Цареградский — палеонтолог, то есть специалист по ископаемым жучкам и папоротникам». Остатки ископаемых животных и растений позволяют, между прочим, определить относительный возраст пород: так ли уж странен палеонтолог в отряде? Впрочем, мелочи. Читаю дальше: «Ложь, фальсификация, необузданная фантазия, нахальный вымысел». Конечно, резок Валентин Александрович, надо бы ему на полях литературного произведения выражаться поспокойнее, поинтеллигентнее.

Но это для нас литература, для него — жизнь.

После телефонного разговора Цареградский возвращается мрачный.

— Насилу отбился. Старый колымчанин звонил: «Не было ли у вас, Цареградский, чего с головой, когда вы писали в своем опубликованном дневнике о схватке сивуча с медведем в бухте Нагаева? Не водились там сивучи…»

Ну да бог с ним, с сивучом. Были звонки, письма посерьезнее — от людей, дружбой с которыми дорожил, ценил их мнение. Вот что пришло от писателя-магаданца: «Я не думаю, чтобы Вы были не в курсе публикации… Несомненно, Вас, здравствующего героя повести, ставили в известность и советовались с Вами. Неужели Вы настолько увлеклись созданием вокруг себя ореола, что соглашаетесь на фальшивое «Золото для БАМа»? Если так, то без уважения к вам — Г. Волков».

Оправдывался, глотая таблетки, извинялся непонятно за что. Мало кто верил, что с ним не советовались, что к нему не обращались. К кому же тогда обращаться, если не к нему, единственному?.. Тем более повесть увлекала. Верно, к чему лукавить, она хороша: написана талантливой рукой, уверенной и свободной (от всего?); нет в ней, увы, нередко встречающейся мемуарной тяжеловесности или безликой гладкописи. И главное — все к месту, в струю, так сказать: история БАМа (представляете, идея магистрали была уже в 1857 году!), поиски золота для ее строительства (автор нашел подтверждающие это документы); все это сегодня звучит — магистраль проложена. Замысел тоже благороден: рассказать о героях-первопроходцах. И рецензии на уровне: «Север Джека Лондона овеян жестокой романтикой, мужчины у Хемингуэя любят покрасоваться… У Иванченко все подлинно, честно и без прикрас». Так-то вот…