Сад небесной мудрости: притчи для гармоничной жизни - [12]

Я начал повторять пройденный материал, как Камалашила велел, а сам он молча сидел рядом в какой-то своей глубокой медитации. А потом я задал ему последний вопрос, который пришел мне на ум в самом конце:

– А что должно быть объектом моей медитации, Мастер Камалашила, на что именно я должен медитировать? Какой образ, проблема, требующая анализа, или пошаговый просмотр в моем уме смогут дать ответы на вопросы, о которых мы говорили в самом начале нашей встречи?

– Как всегда, начинай сначала, – ответил он. – Представь перед собой своего Сердечного Учителя и добейся того, чтобы этот образ стал совершенно четким, неотличимым от реального. И тогда попроси Ее о помощи, и если вера твоя будет крепка, то, может быть, – подмигнул Камалашила, – она и придет, чтобы дать тебе наставления.

Глава IV Жизнь после смерти

Итак, я научился медитировать и начал регулярно – утром и вечером – посвящать этому свое время. Способность моего сознания к концентрации неуклонно росла, и мне удавалось все большее время пребывать в спокойствии и внутреннем безмолвии. Поскольку я продолжал возвращаться к медитации в одни и те же часы, росло ощущение связности между занятиями: казалось, что конец одного перетекает в начало другого. В перерывах между медитациями, в делах моей обычной жизни, на которые уходило все остальное время, явно возросло умение фокусироваться, чувствительность моего внимания чрезвычайно повысилась, я обрел способность глубоко проникать в суть вещей и находить эффективные решения даже в обычных мирских делах.

Однако центром моих усилий всегда оставалась одна и та же громадная проблема: почему простая хорошая женщина, моя мать, вынуждена страдать и умереть в мучениях? Что ж это за сила такая, что настигает каждую добрую и чистую вещь в мире – всякую радость, любовь и дружбу, любое достижение, духовный порыв – и со временем неизбежно разрушает ее, превращает в боль, стирает с лица земли. Я чувствовал, что если бы мне удалось обнаружить эту силу – ведь должна же какая-то причина лежать в основе старения и смерти всех явлений, – то, возможно, я и смог бы изменить эту причину, изменить ее на первый взгляд неизбежные последствия.

Кроме того, несмотря на то, что годы шли, я просто по-человечески, по-сыновьи скучал по своей матери, часто думал о ней, гадал, продолжается ли хоть в какой-нибудь форме ее существование, не заблудилась ли она, не нужна ли ей помощь, можно ли ей вообще хоть как-то помочь и как мне обо всем этом проведать. Меня снова потянуло в Сад, мне казалось, что с течением времени, с ростом моих внутренних достижений мне удастся найти там ответ на любой вопрос.

Я пришел в это благословенное место, как всегда, глубокой ночью; пустыня была неподвижна, и только легкий ветерок разносил волнующие запахи: внутри Сада царило нежное благоухание сирени, посаженной и выращенной человеком, а из-за ограды прилетал слабый, но зато заполняющий все вокруг медовый аромат вереска, который никто и не думал ни сажать, ни выращивать.

Помедлив у ворот, где в прошлые времена мне так часто доводилось стоять, ожидая Ее, я вошел в Сад. На этот раз мне пришло на ум попробовать иной способ отыскать Златовласку: призвать ее в Сад изнутри. Я подошел к огромной чинаре, развесистый полог которой когда-то укрывал нас с ней от нескромных звезд, и снова уселся на простую деревянную скамью.

Я наклонился вперед, подпер голову руками и стал просто слушать ее. Мне удалось прийти в состояние того спокойствия, которому научил меня Камалашила, и теперь между ударами пульса и звуками дыхания, за рокотом большого барабана моего сердца я просто вслушивался, как будто одним этим слушанием ее можно было заставить вернуться сюда.

Мой ум пребывал в состоянии пустоты и безмолвия, настроенный на одну-единственную вещь – на звук ее шагов, на манеру ее ходьбы. Она ходила не как все, а в своем собственном ритме, всегда будто слегка пританцовывая на ходу. Вот этой танцующей походки я и ожидал, ожидал одного только этого звука, ведь глаза мои были закрыты. Ждать пришлось долго, и терпение уже начало было покидать меня…

Наконец какой-то шорох нарушил тишину моего ума, позади себя в темноте я услышал очень медленную, величавую и целеустремленную поступь, принадлежащую столь же целеустремленному человеку, который прошел через калитку. Я обернулся, и в лунном сиянии увидел Мастера Дхармакирти.

На первый взгляд его лицо с грустными задумчивыми глазами и ласковой, почти печальной улыбкой выражало только доброту. Второе впечатление касалось его походки – ровной поступи благородного мужа, военной выправки, говорящей о решительности ее обладателя. И наконец, вы обращали внимание на его строгость, суровость его прямого римского носа, могучую шею, но самое главное – на интеллект, праведность и бесстрашие, которыми пылали его глаза. Он молча стоял, вглядываясь в меня около минуты или чуть больше, и наконец сказал:

– Пойдем-ка прогуляемся по Саду.

Я встал, мы свернули налево, мимо низенькой каменной часовни и пошли на юг, в сторону пальмовых аллей.

– Ты, кажется, о чем-то хотел поговорить? – спросил он, идя со мной под сенью деревьев Сада.