Сад нашей памяти - [67]

– До встречи, – сказал Коултон.

Убедившись, что в дверях нет ничьих маленьких вездесущих пальчиков, он захлопнул за ней дверцу.

Либби завела двигатель и опустила водительское стекло:

– Когда мне лучше приехать пофотографировать оранжерею? Что-нибудь интересное на этой неделе намечается?

– Замена стекол, выемка камней пола. Ничего интересного.

– Если что изменится, дай мне знать. Я хочу это запечатлеть.

– Обязательно.

Отъезжая, Либби посмотрела в зеркало заднего вида и увидела, что мальчишки, подпрыгивая, машут ей руками. Она коротко бибикнула и помахала им в ответ.

Катя по дороге в город, Либби затруднялась сказать, удался ли у нее минувший вечер или обернулся ужасной неловкостью.

Пятнадцать минут спустя она въехала на парковочную площадку перед своим домом. Выбравшись из машины, отнесла контейнеры на кухню и все до единого переправила в полупустой холодильник. Затем, движимая возбужденной непоседливостью вследствие избытка кофеина, Либби вышла через заднюю дверь. Внезапно ей стало любопытно заглянуть в сарай и проверить, там ли по-прежнему хранится ее старенькое фотоснаряжение.

Либби прошла через большой задний двор, ступая с плитки на плитку, пока не добралась до сарая. Хотя они и жили почти что в самом центре города, участок у них был размером почти с акр[7]. Когда Либби было пять лет, отец соорудил большой и просторный сарай для инструментов, и в планах у него было оборудовать там впоследствии столярную мастерскую. Когда же он установил в новом сарае телевизор с удобным креслом, еще даже не успев купить себе первую пилу, мама объявила это место «мужской берлогой».

Отец так никогда и не занялся столярными работами. Его медицинская практика с загрузкой по восемьдесят-девяносто часов в неделю делала это попросту неисполнимым. Но когда Либби выискала на блошином рынке свою первую складную ретрофотокамеру с мехами и притащила ее домой, отец поставил ее аппарат в сарае. Мало-помалу Либби обзавелась и другим оборудованием – в частности, бачком для проявления пленки, фотоувеличителем, рабочим столом, лотками для химических реактивов. И после года накопления всяческого снаряжения и кропотливого изготовления фотографий во время летних и прочих каникул от «мужской берлоги» там не осталось и следа. Сарай превратился в ее личную фотостудию.

Либби включила свет и с удовольствием отметила, что отец оставил все на своих местах. Более того, он накрыл ее оборудование белыми простынками, чтобы защитить от пыли.

Потянув за материю, Либби сняла простыню с фотоувеличителя, выпущенного еще в семидесятые годы. В то лето, когда не стало матери, это был ее любимый друг и товарищ. Она много часов провела тогда в потемках, печатая и проявляя фотографии, которые сейчас Либби вряд ли бы назвала произведением искусства. Но тогда, в то лето искусство вовсе не являлось для нее целью. Это был способ переключиться с мыслей о матери.

Либби прошла к шкафчику для бумаг и выдвинула верхний ящик. Он был полностью заполнен черно-белыми снимками. На самом верху лежали фотографии папиного любимого пса Бадди. Помесь немецкой овчарки и дворняги, пес всякий раз ездил по городу с отцом, когда тот отправлялся на работу. У этой собаки необычайно остро было развито чувство времени: к примеру, Бадди прекрасно знал, что именно по пятницам, по пути домой, он неизменно получает гамбургер.

Она внимательно рассмотрела изображения их заднего двора, а также города, деревьев, облаков и множества прочей дребедени, что тем летом представляла для нее столь большой интерес.

В самом низу ящика лежала подборка фотографий матери, которые она сняла на свою «мыльницу» «Canon One Shot», которую папа подарил ей на двенадцать лет. Были весенние каникулы, и, чтобы встряхнуть и порадовать мать, Либби подбила ее поехать на Неделю старинных садов в Вудмонте.

Она уже почти забыла о той поездке в Вудмонт в тринадцать лет. Несколько фотографий были сделаны на фоне особняка. На маме были темные брюки и белая блузка, черные с сильной проседью волосы были заколоты в аккуратную кичку. Либби вспомнила, что у матери тогда была очень яркая помада – насыщенного красного цвета.

Следующая серия снимков являла мать в боковой части сада – как раз в том самом месте, где сегодня довелось ужинать Либби. На фото она стояла возле пышно разросшегося куста белых роз, и на лице ее сияла улыбка.

Две недели спустя мать приняла за раз целую горсть таблеток. Вернувшись с работы домой, отец нашел ее лежащей на постели.

Либби погладила кончиками пальцев лицо матери на фото. Аккуратно задвинув ящик с фотографиями, она оставила лишь этот снимок. Отнеся его в дом, Либби прикрепила его магнитиком к холодильнику, обещав себе, что завтра обязательно найдет для него рамку.

– Как хорошо вернуться домой, мам.

Либби налила из-под крана стакан воды и выпила его прямо над раковиной. Задержав дыхание, она аккуратно поставила стакан на столешницу и крепко зажмурила глаза.

– Я скучаю по тебе, мама.

Эти слова она говорила себе все оставшиеся годы учебы в пансионе. И, как тогда, Либби застыла в полной тишине, прислушиваясь к ответу, который уже никогда не мог до нее донестись. Разве что сегодня тишину нарушало мерное гудение кондиционера.