Сад нашей памяти - [100]

При воспоминании о той школьной поездке и о том чудесном ланче, что мама упаковала ей с собой, в душе у Либби засвербило острое чувство вины. Мать делала для нее все, что могла, несмотря на собственные проблемы. Она всегда была рядом, готовая поддержать.

Наконец Либби свернула в красивый, засаженный деревьями микрорайон с целой коллекцией старинных кирпичных домов, перед каждым из которых зеленела ровненько подстриженная лужайка, возвышались раскидистые магнолии и красовались бережно замульчированные клумбы с азалиями, что только-только распустили свои бело-розовые цветки.

Припарковавшись, Либби повесила сумку на плечо и пошла по свежеотсыпанной гравийной дорожке к дому. Внутри у нее все переворачивалось, словно требуя отказаться от решения с предельной открытостью поговорить с Элайной. Со стороны той было, конечно, замечательно – дать Либби почитать дневник Оливии, написанный в первый год пребывания в Вудмонте. И Либби была признательна Элайне за то, что теперь она, по крайней мере, знала, что ее прабабушка Оливия имела те же трудности доносить дитя до срока, как и она. И рождение отца Элайны все-таки давало веру в то, что и у Либби явится возможность испытать когда-то счастье материнства.

Либби поднялась по кирпичным ступеням, нажала на звонок. Выждав несколько секунд и не услышав изнутри дома никаких шагов, она потянулась за дверным молоточком.

Это ж какой надо быть бестолковой, чтобы сесть в машину и проехать три часа, не позвонив и вообще никак не предупредив человека, что к нему едешь!

Либби что есть силы постучала молоточком по двери.

Чем дольше тянулась эта ответная тишина, тем больше Либби сознавала, что заявиться сюда – вообще была не лучшая идея. Раздраженная тем, что подготовленная ею речь и театральное появление пропали впустую, Либби сошла с крыльца.

Уже бредя по тротуару к своей машине, она услышала:

– Либби?

Обернувшись, она увидела Элайну, приближающуюся к ней с бокового двора. На той были шорты, футболка и садовые перчатки.

– Как ты тут оказалась?

– Я приехала с тобой поговорить. Я помню, ты говорила, что скоро вернешься, но я не могу больше ждать. Если еще хоть сколько прожду, то потеряю всякое самообладание.

Насупив брови, Элайна аккуратно стянула с рук перчатки.

– Почему бы нам не пройти в дом? Что тебе предложить? Лимонад или бурбон?

– Пожалуй, и то и другое.

Элайна открыла парадную дверь, и вместе они прошли по черно-белому плиточному полу к большой, просторной кухне, очень напоминавшей кухню в Вудмонте после перестройки.

Открыв холодильник, Элайна достала две бутылочки газировки со вкусом лимонада.

– Извини, но свежего домашнего лимонада у меня здесь нет.

Либби взяла одну из бутылок и сразу свинтила пробку.

Элайна уселась на барный стул в центре беломраморного кухонного островка и протянула ладонь к Либби:

– Так чем я могу быть тебе полезна?

Либби сделала глоток, удивляясь, как внезапно у нее во рту возникло ощущение, будто она засунула туда горсть ваты.

– Кто мой настоящий отец?

Элайна не торопилась с ответом, сосредоточенно занявшись открыванием бутылки.

– Наши с тобой отношения сейчас, так сказать, в фазе медового месяца, – продолжала Либби. – Когда обе стороны ведут себя наилучшим образом и стараются все делать как надо.

– Думаешь, это ничего не даст? – спросила Элайна.

– У меня всегда так получается. Поначалу все развивается хорошо, но где-то на середине пути вдруг что-то идет насмарку, и я остаюсь ни с чем. Я всегда считала, что мой отец – это единственный человек, который никогда меня не подведет. Но он все же увильнул от того, чтобы рассказать мне о тебе.

– Он очень любил тебя, Либби.

– Я, конечно же, очень ценю его любовь – но мне необходима еще и честность. И уж поверь, будь отец жив, мы бы с ним сейчас очень откровенно поговорили.

– Мне бы не хотелось, чтобы твой отец как-то принизился в твоих глазах. Он был бесконечно предан тебе и твоей матери.

– Я это знаю. Но это вовсе не означает, что у меня сейчас не нашлась бы для него пара крепких слов. Он был обязан передать мне письмо Оливии.

– Я отдала ему это письмо в тот день, когда мы встретились с ним за ланчем в Роаноке.

– А почему именно тогда?

– Я знала, что он болен, и хотела использовать, возможно, последний наш шанс донести до тебя правду. Я полагала, что за столько лет он уже мог бы тебе все как есть обо мне рассказать. Мне понятно было, почему он этого не делал, пока была жива твоя мать. Он пытался защитить и ее, и тебя. Но после того, как она умерла, я надеялась, он тебе что-то расскажет. Мне оставалось только ждать, зная, что я уже однажды сделала свой выбор и что с моей стороны было бы нечестно нарушить обещание, в самом начале данное твоим приемным родителям.

– Какое обещание?

– Что я никогда и ни при каких обстоятельствах не стану искать с тобой контакта. А они, в свою очередь, пообещали, что не расскажут о тебе моему дедушке. Как я уже говорила, он был чересчур непреклонен в своих взглядах на женщин, которые рожают детей вне брачных уз.

– Какие-то прямо драконовские взгляды!

– Да, именно так и было тридцать с лишним лет назад в сельских краях на юге штата.