Сабля атамана - [9]

— Не пугай, — ответил Аштывай, — я не из боязливых. Остры зубы у волка, да не всякий раз до горла добираются.

— Не отдашь чашу добром, силой отберу, — в ярости прошипел Волотка.

Так и уехал Волотка из илема Аштывая ни с чем, но надежды завладеть царским подарком не оставил. Мысль о чаше червем точила его душу. А вскоре выпал удобный случай отомстить соседу за его строптивость.

В один весенний день в город прибыл гонец с царской грамотой, в которой повелевалось поставить на горном берегу монастырь.

Козьмодемьянский воевода вызвал к себе Волотку и сказал:

— Ты, Володимерко, хорошо знаешь места меж Юнгой и Сурой. Скажи, где сподручнее ставить монастырь? Место надо выбрать доброе, чтобы были там пахотные земли, и рыбные угодья, и дубовые рощи.

Волотка раздумывал недолго.

— Есть такое место на Юнге, батюшка воевода, — вкрадчиво проговорил он, — очень доброе место: и пахотные земли, и рыбные угодья, и дубравы — всё рядом. Самое подходящее место для монастыря. А живут там поганые язычники, не желающие принимать святого крещения…

— Поганые язычники, говоришь? — проговорил воевода.

— Язычники, — подтвердил Волотка.

— Да-а, ежели так, то самое место поставить там монастырь, — проговорил воевода, — авось святые отцы обратят этих басурман в православную веру.

На другой день воевода послал на Юнгу боярского сына Федора Дергалова со стрельцами и с Волоткой объявить тамошним марийцам, что их земли отныне отходят к новому монастырю.

— Перед нехристями держитесь смелее, — напутствовал он Дергалова и Волотку, — коли надо будет, силу свою покажите.

Не чуя ног под собой от радости, мчался Волотка к илему Аштывая.

А хозяин илема в это время, не ведая, что над его головой собираются черные тучи, перепахивал поле за дубравой. Работа спорилась, борозда за бороздой отваливалась мягкая земля.

Шагая за сохой, размечтался Аштывай: «Вспашу поле, засею добрым зерном, уродится рожь на славу: солома, что камыш, зерно, что яйцо…».

Он и не заметил, как подбежал к нему сын Порандай, потянул за рукав:

— Ачий[9], к нам во двор люди приехали!

— Какие люди?

— Воеводские. Все верхами, у всех топоры на длинных палках. И Волотка с ними…

Как услышал Аштывай про Волотку, тревожно ему стало.

— Тебя искать послали, — продолжал Порандай. — Почему хозяина дома нет, когда мы приехали, говорят…

— Ждал я их, окаянных, — недовольно проворчал Аштывай. — Но ничего не поделаешь: уж коли приехали, не уедут, пока своего дела не сделают.

Аштывай выпряг мерина из сохи, сел на него сам, посадил сына и отправился к илему.

«Что им нужно? — раздумывал Аштывай по пути. — Что ищут? Ясак собирать еще не время. Может, Волотка оговорил меня перед воеводой? Да нет за мною никакой вины — ни большой, ни малой…»

С тревожным предчувствием въехал Аштывай в свой двор. Там его встретили сумрачные взгляды десятка стрельцов и боярского сына Федора Дергалова. Возле Дергалова вертелся Волотка в снежно-белом кафтане, подпоясанном красным кушаком.

Аштывай соскочил с лошади. Увидя его, Дергалов что-то сердито крикнул в толпу стрельцов. Из-за малиновых кафтанов, из-за грозных бердышей и сверкающих на поясах сабель вышел худой, в потертом черном кафтане, в потрескавшихся красных сапогах толмач Илья Долгополов.

Илье Долгополову по службе приходится частенько бывать в марийских илемах, и поэтому его повсюду хорошо знают: он и растолкует что надо и, бывает, советом поможет.

— Аштывай-родо[10], — поклонившись хозяину, сказал Долгополов, — с неожиданной вестью пришли мы к тебе. Наберись силы встретить ее: что поделаешь, все мы в царской воле…

Волотка оборвал толмача:

— Говори прямо, что тебе велено. Какой он тебе родо, этот нехристь?

Долгополов хмуро глянул на Волотку из-под бровей и продолжал:

— Повелел царь Элексей поставить на месте твоего илема монастырь и отдать монастырю все окрестные пахотные земли и рыбные угодья. А тебе, ежели ты перейдешь в христианскую веру, дадут землю за Юнгой; а коли не захочешь креститься, то вышлют тебя в Симбирск.

Аштывай повернулся к Дергалову и с горечью воскликнул:

— О, большой тора, будь справедлив и милостив, как бог! Ведь эта земля наша! С дедовских времен она наша! Нам ее пожаловал царь Иван!

— Царь дал, царь берет обратно, — злорадно сказал Волотка. — Крестись, не мешкай и перебирайся за Юнгу, а то не будет тебе никакой земли.

Сразу две беды свалились на голову Аштывая: первая беда — дедовские обработанные земли отбирают, а вторая — заставляют переходить в чужую, немилую веру. Боялись марийцы попасть в христианскую веру, а пуще всего не жаловали попов, которые, как разбойники, рыскали по деревням и за свои непонятные молитвы с каждого требовали денег. А марийский мужик и так годами денег в глаза не видит.

— Не хочу креститься, — сказал Аштывай, — дармоедов на моей шее хватает…

— Кого ж ты честишь дармоедами? — побагровев, закричал Волотка. — Хватайте его!

Рыжебородый стрелец протянул руки к Аштываю, но мариец быстро прыгнул к воротам, схватил тяжелый дубовый засов и поднял его над головой.

— Не пойду в вашу проклятую веру! Не отдам землю! Я ее корчевал, я ее вспахал!

Увидев в руках Аштывая увесистую дубину, вскочил на крыльцо боярский сын, метнулся за спины стрельцов Волотка.