С жизнью наедине - [134]

Мэтью нахмурился:

— Кое с кем. Познакомить?

— Да, он на улице с твоим папой и Аткой. Пойдем.

Он.

Его охватила такая глубокая досада, что пробрала до скрепленных болтами костей.

— Не хочу я знакомиться. С этим твоим.

— Ты сердишься. Я понимаю. Ты всегда говорил, нельзя бросать тех, кого любишь, а я тебя бросила. Сбежала.

— Замолчи. Уходи. Пожалуйста. Уходи.

В глазах Лени стояли слезы. Она была такая красивая, что у него перехватило дыхание. Ему хотелось плакать, кричать. Сумеет ли он ее отпустить? Он так ждал этой минуты, ждал все годы, которые помнил, несмотря на боль, от которой плакал во сне, каждый день просыпался с мыслью: «Она» — и пытался жить дальше. Миллион раз представлял себе, как они встретятся, но такое ему в голову не приходило. Что она вернется, чтобы попрощаться.

— У тебя есть сын, Мэтью.

Порой с ним такое случалось. Он слышал не те слова, верил в то, чего на самом деле не говорили. Его травмированный мозг. Не успел он подготовиться, прибегнуть к привычным средствам защиты, как на него обрушилась боль этих слов. Ему хотелось объяснить ей, что он просто ее не понял, но он сумел лишь завыть, протяжно зарычать от боли. Слова его покинули, остались голые чувства. Покачнувшись, он поднялся с кресла, попятился и врезался в кухонный стол. Поврежденный мозг говорил ему то, что он хотел слышать, а не то, что она на самом деле сказала.

Лени подошла к нему. Он видел, как ей больно. Наверно, считает его совсем идиотом. Ему стало стыдно, и он отвернулся.

— Уходи. Если собираешься. Уходи.

— Мэтью, пожалуйста. Хватит. Я знаю, что причинила тебе боль. — Она потянулась к нему: — Мэтью, прости меня.

— Уходи. Пожалуйста.

— У тебя есть сын, — медленно проговорила она. — Сын. У нас есть сын. Ты меня понимаешь?

Он нахмурился:

— Ребенок?

— Да. Я его привезла, чтобы вас познакомить.

Сперва он почувствовал огромную радость. Сын. Его ребенок. Их ребенок. Мэтью едва не расплакался, не в силах стерпеть скорую утрату.

— Посмотри на меня, — негромко попросил он.

— Смотрю.

— У меня такой вид. Словно меня сшивали по частям. На паршивой машинке. Порой больно. Так, что не могу говорить.

Я два года не мог перестать. Мычать и кричать. И сказать первое. Настоящее слово.

— И?

Он вспомнил, как когда-то мечтал научить сына всему, что умел; теперь же все эти надежды рухнули. Он сломлен, где же ему удержать другого.

— Я не смогу взять его на руки. Посадить. На плечи. Он испугается. Такого отца.

Он знал, что Лени услышала тоску в его голосе. Отец. Вселенная в слове из четырех букв.

Она коснулась его лица, провела пальцами по шрамам, заглянула в зеленые глаза.

— Знаешь, кого я вижу? Человека, который мог умереть, но не сдался. Я вижу человека, который переборол себя и заново научился говорить, ходить, думать. Каждый твой шрам разбивает мне сердце и собирает снова. Ты боишься того же, чего все родители. Я вижу человека, которого люблю всю жизнь. Отца нашего сына.

— Не знаю. Как.

— Никто не знает. Поверь мне. Ты же сможешь взять его за руку? Научишь рыбачить? Сумеешь сделать ему бутерброд?

— Он будет меня стесняться, — ответил Мэтью.

— Дети крепкие, как и их любовь. Поверь мне, Мэтью, ты справишься.

— Не в одиночку.

— Не в одиночку. Мы с тобой вместе, как и должно быть. Вместе мы справимся. Да?

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она обхватила его лицо ладонями, привстала на цыпочки и поцеловала. С этим поцелуем, так похожим на другой, давний поцелуй, вечность тому назад, когда два подростка верили, что все будет хорошо, он почувствовал, как восстанавливается его мир.

— Пойдем, я вас познакомлю, — прошептала Лени, не отрываясь от его губ. — Он похрапывает совсем как ты. И вечно налетает на мебель. И обожает стихи Роберта Сервиса.

Она взяла его за руку. Они вышли из домика. Мэтью прихрамывал, крепко опираясь на руку Лени, она его поддерживала.

Молча прошли через рощицу, мимо дома, который превратился в первоклассную базу для рыбалки, к новой лестнице.

На берегу, как всегда, толпились постояльцы в новехоньких дождевиках, купленных специально для Аляски. Гости рыбачили у кромки прибоя, над водой с криками вились птицы в ожидании поживы.

Одной рукой Мэтью сжимал ладонь Лени, другой опирался на перила и медленно, прихрамывая, спускался по лестнице.

Справа на берегу пила пиво Марджи-шире-баржи. Алиеска в заливе учила туристов управлять каяком. Папа с Аткой стояли рядом с ребенком, белокурым мальчишкой, который сидел на корточках над большой фиолетовой морской звездой.

Мэтью замер.

— Мама! — крикнул мальчишка, увидев Лени, вскочил, и лицо его озарилось улыбкой. — Ты знала, что у морских звезд есть зубы? Я видел!

Лени посмотрела на Мэтью.

— Это наш сын, — сказала она и отпустила его руку.

Он поковылял к мальчишке, остановился, хотел наклониться, но рухнул на одно колено, скривился и застонал от боли.

— Ты рычишь, как медведь. Я люблю медведей, и мой новый дедушка тоже. А ты?

— Я тоже люблю медведей, — неуверенно ответил Мэтью.

Глядя в лицо сына, он видел собственное прошлое. Он вдруг вспомнил все, о чем забыл, — как лежит в ладони лягушачья икра, как порой зайдешься от смеха, затрясешься всем телом; вспомнил истории, которые читали у костра, вспомнил, как играли на берегу в пиратов, как строили крепости на деревьях. Все, чему он мог научить сына. На что он только ни надеялся за эти годы, во что ни стремился верить даже тогда, когда было нестерпимо больно, но о таком не осмеливался и мечтать.