С. Ю. Витте - [193]

– Вот граф Сергей Юльевич и желает знать, что же именно вы желали бы?

– Посадить Хрусталёва в Петропавловскую крепость в ожидании военного суда, смены Воронцова-Дашкова, пока кавказские народцы не объявили своего отпадения от России, смены Герарда с поста финляндского генерал-губернатора, и, наконец, что же делается с исполнением высочайшего повеления о скорейшем созыве Думы? Но более всего и в первую очередь – подавление беспощадными мерами местных беспорядков, точнее сказать, местных восстаний, твердой уверенности в завтрашнем дне. Вот и всё!

На это «всё» я с большой горячностью ответил:

– Пока вы сами, ваша газета со статьями Меньшикова, не оторветесь от революционно левых, от «Речи», от «Биржёвки» и более левых, самому графу Витте не на кого опереться в своих представлениях в Царском Селе… Я говорил вам вчера, Алексей Сергеевич, как истолковывают ваши писания там… Революционеры знают, что они делают и куда идут… Простите меня великодушно! Вы, вы помогаете рыть яму, приготовляемую ими для монархической России, для правовой России накануне осуществления великой реформы, чтобы сорвать эту реформу вместе с ее врагами «справа»… Простите еще раз, не думаю, чтобы вы сами сознавали бы ту пропасть, куда вы скатываетесь, увлекая за собою всю Россию и ее царя.

– Дорогой Алексей Александрович, – Суворин схватил мои две руки и, сжимая их, с большим волнением сказал – уверяю вас и горячо прошу вас, уверьте от моего имени Сергея Юльевича: нас совершенно превратно понимают.

– В таком случае поспешите сделать все от вас и вашей газеты зависящее, чтобы вас хорошо поняли, пока не поздно! Правительство от вас ждет этого! – сказал я, вставая. – Сегодня я обо всех ваших желаниях доложу графу и, если желаете, завтра вечером в это же время принесу ответ его сиятельства.

На этом я простился.

Ha половину одиннадцатого вечера того же дня был назначен прием Герарда, финлянд<ского> ген<ерал>-губер<натора>, а после него – мой. Я оставался ожидать приглашения. Герард запаздывал. Без двадцати пяти одиннадцать курьер при кабинете графа мне доложил: «Его сиятельство просит ваше превосходительство!»

Минут пять спустя курьер доложил о прибытии Герарда… Посмотрев на часы, граф ответил: «Опоздал на двенадцать минут, проси обождать».

Начался мой доклад, в который всем своим вниманием ушел граф, останавливаясь на каждой подробности всего того, что говорил Суворин. По каждому из выдвинутых Сувориным обвинений граф дал мне для передачи Суворину его возражения, объяснения многого невозможного из того, что он, Витте, желал бы сделать… Что же касается Воронцова-Дашкова, – «Алексей Сергеевич очень ошибается, не зная Кавказа… А я Кавказ знаю, как он свой Эртелевый переулок… Лучшего наместника именно для всего того, что там происходит, нам не найти… Нужно только одно – ему не мешать…»

О карательных отрядах граф, не говоря прямо, однако дал отлично мне понять, что многое для него недосягаемо и многое делается не им самим и не так, быть может, как он бы хотел, но что он и сам государь вполне доверяют Дурново, министру внутр<енних> дел. «Впрочем, как вы это дело знаете, – сказал мне граф, – с одобрения государя правительство передало [его] в военные руки… Газеты много и злостно врут. Скажите Суворину, да и другим тоже: если дом, порученный мне, в огне, то не мне же мешать пожарным его гасить».

Граф то вставал со своего места, прохаживался по кабинету, то вновь садился. Я передал графу подробно все, что я выговорил Суворину. «Это очень хорошо вы ему сказали относительно ямы. Работа по выработке правил – закона о выборах в Думу – идет полным ходом… Но это тоже не так просто, как думают газетчики. Я жду вас завтра в половине одиннадцатого вечера», – заключил граф. Была половина двенадцатого ночи, когда я вышел из кабинета графа.

Третий мой визит у Суворина закончился после часового собеседования появлением госпожи Сувориной и приглашением «откушать с нами». Здесь я познакомился с Мих<аилом> Осиповичем Меньшиковым и возобновил знакомство с Михаилом Алексеевичем, фактическим редактором «Нового времени». Разговор за обедом касался больше литературных и театральных тем и только слегка, как бы между прочим, – всего того, о чем шла беседа в предыдущие дни. За обедом присутствовали еще дама и господин. Кто они, не знаю. Обед прошел довольно быстро: торопились в театр и пригласили меня. Я отказался, т. к. должен был заниматься с Казакевичем обзором заграничной прессы и изготовлением краткого ее содержания для графа, что делалось два раза в неделю…

Вечером состоялся обычный мой доклад у графа. Он был краток и касался больше других поручений, данных мне графом. Между прочим, «частного» моего визита к петербургскому митрополиту Антонию (Вадковскому в миру, если не ошибаюсь[229]) по важнейшему вопросу исключения ст<атьи> 6-й старой кодификации Основных законов, по которой «его императорское величество государь император и самодержец есть глава Российской Православной церкви» в новой кодификации этих законов. Вопрос этот был очень деликатный, как затрагивающий личность царя, и прежде, нежели он поступил на официальное обсуждение, его подготовляли с разных частных сторон, перед тем как обер-прокурор кн<язь> Оболенский смог испросить мнение его величества, вернее, разрешения, поставить этот вопрос в кодификационной комиссии. О разговоре последнем с Сувориным граф, выслушав меня, сказал: «Подождем… Увидим!»