С высоты птичьего полета - [100]

Генрих отвернулся от нее, направился к столу и снова сел за него. Третий офицер выступил вперед. Говорил он холодно и резко. Он подхватил свой последний вопрос, будто Ингрид с Генрихом не обменивались репликами.

– Вы сказали «мы», фройляйн. Кто это «мы»?

– Я и моя подруга Ви, – серьезно сообщила она. – Вам тоже пришлось ее допрашивать?

Офицер приподнял бровь:

– Ви? Кто это Ви?

– Моя напарница, из нашего кабинета, из нашего отдела, Вайолет. Она помогала мне.

– Помогала? – усмехнулся он. – Похоже, вас ввели в заблуждение, что она ваша подруга. Вайолет Шмидт из вашего кабинета – член Сопротивления. Она исчезла вчера, в доме, где она жила, никого нет. Когда вас забрали, все работники майора фон Штрауса был проверены, и она, фройляйн, исчезла.

Ингрид была раздавлена. Ви исчезла и работала на Сопротивление? Мир обезумел. Это новое откровение усилило ее боль и страдания. Неужели никому в мире нет до нее дела? Она просто не верила своим ушам.

Офицер буднично продолжал:

– Из нашего расследования мы установили, что у этой предательницы Вайолет есть прозвище – Кукушка. Несколько месяцев назад она приехала из Роттердама, где создала нам много проблем. Ее тайно доставили в Амстердам и поместили прямо у нас перед носом. Очень смелая, но весьма недальновидная, так что мы теперь точно выяснили, кто она такая. Мы найдем ее, не беспокойтесь. Она отплатит нам за свои преступления. Вероятно, она обманула вас, чтобы выяснить дату и время поезда. В результате по вашей глупости наше топливо для ракет Фау‑2 было уничтожено.

Ингрид зарыдала, вся тяжесть происходящего навалилась на нее.

– Мне так жаль. Я просто хотела помочь.

Второй офицер пронзил ее стальным взглядом:

– За такую ужасную ошибку мы должны вас расстрелять, но учитывая методы Кукушки и вашу работу, проделанную для нас за все эти годы, плюс принимая во внимание другие факторы… – он покосился на Генриха, который смотрел в стол с пылающим от ярости лицом. – В данном случае мы решили проявить к вам милосердие. Вы останетесь под стражей до тех пор, пока мы не решим, что с вами делать. Все ясно?

Ингрид сквозь всхлипы кивнула.

Офицеры встали и вышли из комнаты. Когда Генрих проходил мимо нее, он вцепилась за брючину:

– Генрих, – взвыла она, – я тебя люблю.

Он, как от змеи, отшатнулся от нее и оттолкнул ее руку.

От безысходности она снова потянулась к нему:

– Ну я же твоя невеста!

Он протянул к ней руку, и на мгновение ей показалось, что он собирается взять ее за руку. Вместо этого он грубо стянул кольцо с ее пальца.

– Ты – предательница, – процедил он. – Ты мне – никто, – и с этими словами вышел из комнаты.

Конвоир снова поднял ее за руку и попытался потащить ее обратно к двери. Но ее ноги подкосились, и ему пришлось нести ее. Откуда-то изнутри нее вырвался звук, сам собой, похожий на вопль раненого животного, попавшего в болезненный капкан. Вопль эхом раздавался в пустом коридоре, пока солдат тащил ее обратно в камеру.

– Тебе придется остаться здесь, пока не подпишут нужные документы, – зло сказал он, грубо втолкнув ее обратно в камеру.

Всхлипывая, она рухнула на пол. Инстинктивно защищаясь, она обхватила руками живот.

Конвоир направился к двери, на мгновение замешкался и повернулся к ней. Его губы скривились в усмешке:

– Ты не должна так убиваться из-за майора, фройляйн. Он все равно бросил бы тебя, когда закончится война. Я почти уверен, что его жена и двое детей с нетерпением ждут его возвращения в Германию.

Ингрид больше не могла этого выносить. Не в силах больше слышать ничего ужасного, она плотно закрыла руками уши и завыла, пока грохот тяжелой двери снова не погрузил ее в темноту.

Глава 53

Эльке стояла на кухне и осматривала свой плавучий дом. В последний раз она была здесь несколько месяцев назад. Место выглядело печальным, лишенным любви. Муж ее сестры сражался на войне, и сестра была очень благодарна Эльке за помощь с детьми, ведь они объединили пайки. Без Майкла было очень тяжело. Его утрату она ощущала до сих пор. Она была благодарна своей любящей семье, радость и непосредственность маленьких племянников поддерживали ее, и она каким-то образом выжила.

Но всякий раз при возвращении на лодку, ее сердце разрывалось. Здесь оставалось слишком много болезненных воспоминаний о Майкле. В каюте валялись его стихи, стопки книг, которые ему удалось пронести тайком, его одежда в шкафу, носки в ящике комода, его бритва, пыльная, забытая на полочке в ванной.

У стены в спальне стояла ее одинокая гитара, оставленная с того самого последнего раза, когда он играл на ней. Иногда она пробегала пальцами по струнам, надеясь, что в них задержалась хоть частичка его присутствия.

Эльке наконец сменила простыни на кровати, но наволочку, на которой он спал в последний раз, она повсюду таскала с собой. И хотя, может, это было только игрой воображения, она верила, что та по-прежнему пахнет мылом, которым он мыл голову.

Снова вздохнув, Эльке закатала рукава, готовясь расчистить завалы с последней бомбардировки. При этом она вспомнила, как впервые пришла сюда после исчезновения Майкла.

В целях безопасности она довольно долго не возвращалась и впервые побывала спустя месяц после побега. Тогда, открыв дверь после долгого отсутствия, первым, что она почувствовала был запах плесени и гнили. Стопка грязной посуды, оставленная в раковине, покрылась зеленой пушистой плесенью. Прекрасная иллюстрация ее чувств. Время для нее тоже остановилось, и в мире не осталось ничего, кроме распада. Она осмотрела свои заплесневелые тарелки и, не желая мыть, выбросила. Эльке понимала, что это настоящее расточительство во время войны, но вынести этого грустное воспоминание об их последнем дне вместе она не могла.