С вождями и без них - [9]

К счастью, ранения оказались не опасными, но мне угрожало быть наказанным за нерадивость. Вроде бы не было моей вины в том, что солдат машинально отвинтил колпачок. Но по армейским законам командир в ответе за все, что происходит с его подразделением. Могли в таком случае и разжаловать, и в штрафную сослать. Но я уже тогда носил Красную Звезду на гимнастерке, был на хорошем счету, начальство решило прикрыть дело. Рассудили так: никто не погиб, так зачем умножать число пострадавших. Юрист и техник, допросив очевидцев, пришли к выводу, что причиной взрыва могло стать самовозгорание бракованного снаряда. Такая вот печальная история.

На войне не всегда "как на войне", там тоже своя череда событий и впечатлений; по Беранже, "то вдруг гроза, то солнышко взойдет". Долго мы стояли в большом украинском селе Алешках. На другой стороне Днепра по ночам виднелись редкие огни Херсона. Иногда там вспыхивали пожары - может быть, немцы отогревались таким образом. Ждали, когда дадут приказ форсировать реку, освобождать Правобережье. Правда, нашей бригаде так и не довелось в этом участвовать, помогли только мощной артподготовкой, а затем повернули на юг, к Перекопу, освобождать Крым. До той поры было относительно тихо. Редко-редко ухнет гаубица, светящаяся цепочка трассирующих пуль прочертит сумерки. Словно кому-то надоело сидеть без дела, решил поразвлечься. Не повторялись и авианалеты - очевидно, немцы не ждали прорыва на нашем участке, собирали силы в другом месте. Изредка тешились пропагандой. Установят мощный динамик и на всю округу на ломаном русском языке приглашают переходить на их сторону, обещая счастливую, сытую жизнь. В день 7 ноября поздравили нас с праздником, назвав персонально командира части, комдивов и комбатов. Продемонстрировали, как бойко работает их разведка. У нас был небольшой переполох, искали, откуда они могли дознаться.

Устроились неплохо в беленькой чистенькой украинской хатке со старушкой-хозяйкой. Мы ей давали продукты, она готовила. Читать нечего, за исключением каким-то чудом оказавшегося здесь томика из сочинений Ромен Роллана. Я его перечитал несколько раз, познакомился с французскими композиторами, предшественниками Мейербера, - Рамо, Люлли, Гретри. До одурения играли в преферанс или в очко, выигрывали и проигрывали условно, живых денег ни у кого не было. Маялись от безделья. Расторопный Мурза раздобыл где-то бутылку тройного одеколона. Я пить побоялся, позвал для консультаций военного фельдшера Дьякова. Тот долго разглядывал жидкость на свет, взболтнул флакон, откупорил, проглотил три четверти, кивнул - мол, годится. Мы с Мурзой допили остатки. Три дня после этого выпьешь глоток воды, от тебя несет благоуханием.

Зашел как-то дружок из соседней батареи. Пойдем, говорит, познакомлю тебя с красивой дивчиной. Действительно, оказалась хороша: черноглазая, чернобровая, как полагается украинке, с легкой походкой, длинной косой, начитанная, главное - умеющая проникновенно слушать. Мы с ней гуляли по заснеженному саду, я читал стихи, которых знал немало. Любовь к ним привил мне отец, а память была отменная. Однажды он прочитал, с выражением, с жестами, романтическую поэму Хозе Мария Д'Эредиа "Торжество Сида". Больше тысячи строк, а я их по памяти восстановил от первой до последней, и сейчас помню. Сочинял я ей свои стихи, пока однажды, придя на свидание, не застал с тем самым моим дружком. Они торжественно объявили, что решили пожениться. Непонятно, зачем он меня с ней знакомил.

Из крымской кампании больше всего запомнилось взятие Севастополя. Я не очень тогда разбирался в высоком военном искусстве, мой кругозор сводился в основном к участку, на котором действовала батарея, в меньшей мере - и бригада. Кое-какие представления были о роли нашей 2-й гвардейской армии. Но и этих знаний хватило, чтобы восхититься безупречным мастерством, с каким была спланирована и проведена операция по взятию Севастополя. Сначала авиация долго молотила по передовой линии противника, затем она обрушилась на глубину обороны, а по передовой нанесла мощный удар артиллерия, в том числе наши пушки; дальше пошли барабанить минометы. Понеся колоссальные потери, буквально втоптанные в землю, немцы не оказали сильного сопротивления пехоте. Город был разрушен дотла - такое мне пришлось видеть только в Минске и Кенигсберге. Вдобавок улицы были завалены трупами лошадей - их немцы свезли со всего полуострова, надеясь вывезти морем, но не успели и решили не оставлять нам живыми.

Не обошлось и здесь без забавных эпизодов. Бригадой нашей командовал полковник Иванов. До этого я его видел только раз. Заявился на батарею, задал несколько проходных вопросов, удостоверился, что пушки в порядке, и собирался уже отбывать, когда обратил внимание на лежавшую в сторонке кучу, накрытую брезентом, подошел, поднял, а там целый лошадиный бок. Помрачнел, строго уставился на меня:

- Младший лейтенант, что это такое?

- Остатки лошади, товарищ полковник.

- Что, солдатам еды не хватает?

- Наверное, не хватает, раз едят, - ляпнул я довольно дерзко и, уже чувствуя, что могу нарваться на неприятность, добавил: - У нас ведь, товарищ полковник, татары, башкиры, а это их национальное блюдо.