Сѣверу Сѣверное - [6]

— Ты естественна.

— Въ условіяхъ крайняго сѣвера и въ космосѣ примѣнять съ предѣльной осмотрительностью?

— Станешь бѣлой медвѣдицей, позади дѣтёнышей двое.

Мохъ съ волчатами вперемѣшку, вертится въ игрѣ ихъ небо. Стали длань до логова совъ касается; птицъ будитъ, тревожитъ.

Звѣздой поляна, звѣздой просвѣтъ надъ ней. Такъ понять.

— Эти дни тревожными выдались.

— Трепетно и ты со мной говорила.

— Колючій ты.

— Незачѣмъ душу брить. Завтра вернусь.

Волнорѣзъ

Иной день думается, что весной было бы пріятно просыпаться съ тобой, готовить для тебя хлѣбъ, приносить его съ мягкимъ, бѣлымъ сыромъ.

Къ тому времени ты перестала бы смущаться.

— Хотѣла бы сказку.

— Просила бы. Утромъ.

Онъ выросъ близъ берега (кромки океана) съ высокими волнами, которыя перерасти его такъ и не смогли.

Онъ выросъ выше песка, выше самыхъ глубокихъ рыбъ — покорилъ соль частоты океанскихъ волнъ.

— А потомъ?

— Потомъ… онъ ждалъ вселенную, чтобы вмѣстѣ вернуться обратно.

Поза одолженія

Животный сексъ не смущаетъ животныхъ такъ, какъ смущаетъ появившійся румянецъ.

— Похоть, пихта, пониманіе.

— Въ противовѣсъ?

— Хлѣбъ, хрѣнъ, холодъ. Сегодня ты трёшь одинъ хрѣнъ, завтра пучка связку, а послѣ — хочешь «сельдь подъ шубой».

Мятные леденцы стучатъ у тебя во рту.

— Крышесносъ.

— Неприлично дико.

— Хорошо, ладно. Поняла. Только не хмурься.

Утоли струями душъ голодъ щели между мірами. Накинь махру — прикрой и вьюшку.

— Не стой за моей спиной, рядомъ побудь. Иначе, боюсь.

— Ноги — на ширинѣ плечъ, ни попадя — раздѣльно.

— Нѣтъ. Всё. Ничего не надо. Улетай въ свой Ленинградъ.

Согрѣлась

Величина твоего предназначенія — Ключевской сопки высота. Безупречной вѣчности великолѣпіе.

Снѣга чрезвычайно много — та самая пора, чтобы въ лавку съ вёрстами стеллажей заглянуть (и телѣжками, чьи колёса то и дѣло неподвижно замираютъ). Тамъ боги манекеновъ, идолища тоски на полкахъ и пустошь отъ угла до угла.

— Для чего тебѣ это?

— Необходимо.

Снѣгъ каплями, снѣгъ на шарфѣ.

— Ты вѣдь совсѣмъ замёрзла.

— Не могла я замёрзнуть.

— Отринувъ оскорблённую гордость…

— Многаго на себя не беру.

— Сейчасъ.

— Воспоминанія должны быть пріятными.

— Ты пріятна.

— Чѣмъ занятъ?

— Вижу и ты согрѣлась.

— Согрѣлась. Ой.

Островъ Нерпёнокъ и дѣвочка-Тикси

Въ самомъ сердцѣ, поблёскивая висмутомъ, лежитъ удивительная земля — вѣчной мерзлоты Сибирь.

Мощь голоса моря, океана мощь. За руинами отторженныхъ волнъ — остовъ привидѣлся.

— Есть и такія, которыя живутъ рядомъ съ моремъ, но, при этомъ, несчастны.

— Зря.

Заплаканные глаза твои, голосъ срывается — теперь ты не помнишь.

— Есть два момента.

— Одинъ.

— Два, второй запасной.

Орава

Общественное мнѣніе таково, что болѣе девяноста процентовъ россіянъ считаетъ первоочередной задачей въ своей жизни: созданіе семьи, воспитаніе дѣтей и отсутствіе сдѣлокъ съ совѣстью.

Зерновой элеваторъ впотьмахъ (районированные сорта по лентамъ). По магистрали пробка, а утро такое… какъ ночь.

Лучится свѣтъ оконъ сада. Вереницей дѣтишки до него въ будёновкахъ идутъ; родителей еле за руку держатъ.

— Протоптали, преобразили міръ.

— Успѣемъ?

— Безъ насъ не начнутъ.

Фіолетъ на головѣ завѣдующей дѣтскаго комбината, выцвѣтшіе на свѣту пластмассовые горшки, толстыя растенія въ кадкахъ съ маслянистыми цвѣтами и истошный малыхъ рёвъ изъ-за конфетъ и сахарной ваты — утренникъ нынче (въ ясляхъ и у старшихъ), калейдоскопы въ подаркахъ; конфеты-ромашка и мандарины въ куляхъ.

Покрытъ линолеумомъ полъ и валенки горой.

Снѣга танецъ, лисицъ. Затѣмъ космонавты… чудо озаренія гирляндъ.

Лавровъ островъ

— Слово?

— Сѣверъ. Свѣтъ.

Дрейфующая станція въ линкрустовомъ переплётѣ. Реальности пластъ.

— Что-то ещё?

— Самолётъ. Сани.

— Самъ?

— Самъ.

Кремъ для обуви въ банкѣ изъ стекла; съ крышкой синей, мягкой. Таблетки отъ кашля со вкусомъ жжённаго сахара. Глаза лисьи.

— Лисичкины.

— Въ багульникѣ.

Лѣсъ

«Папоротникъ шеборшитъ, саранки рыжими кудрями трясутъ. Солнце, сквозь игольчатое сито сосновыхъ вѣтокъ, духъ таёжный, парной тянетъ горячимъ носомъ и дрожитъ отъ великаго удовольствія…»

Таисья Пьянкова

Озёрная вода іюля печалью согрѣта. Въ толщѣ — сомъ. Водоросли всего касаются, трогаютъ.

— Что мы дѣлаемъ?

— Живёмъ въ лѣсу.

— Что бы ты сдѣлалъ?

— Продолжилъ. Лѣсъ.

На лодочной базѣ лодки вверхъ брюхомъ, лодочникъ лещей коптитъ (папоротниковая водка, на хвоѣ настойка и въ спиртѣ мохъ; разлитъ одеколонъ по деревянному столу).

Понтонный мостъ уходитъ въ прибрежныя заросли хвоща, затѣмъ и въ сосны.

Кувшинки тамъ, кубышки, рогозъ. Чёрные ужи грѣются на опавшей къ солнцу хвоѣ.

— Надѣнешь сорочку?

— Незачѣмъ въ лѣсъ.

— Что значитъ «познакомить съ бѣлкой»?

— То и значитъ. Когда взрослѣе станешь — съ выдрой.

Безъ укосинъ она. Открытая калитка

Достовѣрно неизвѣстны: ни мысли опредѣлённаго человѣка, ни его чувства… но кое-кто — онѣ, съ завидной настойчивостью (граничащей съ необратимымъ невѣжествомъ), продолжаютъ трактовать чужіе поступки, чтобы снова и снова огорчаться изъ-за собственнаго неумѣнія признать собственную слабость.

Весь долгій день она собирала чемоданы. Дѣлая день долгимъ она разсчитывала на скорость приближающагося вечера, на совѣсть того, кто удержитъ — не отпуститъ въ ночь.

— Что тебѣ отъ насъ надо?