Сѣверу Сѣверное - [4]

Царевна

Твоё мѣсто — это позорное пятно на простынкѣ.

Скульптура, догма — тихо меркнущее небо. Башни изъ кирпича кинематографа, птичьи горки, въ листвѣ дворъ, въ высоткахъ.

Гербовая цѣпь, окаменѣлыхъ деревьевъ ликъ; городъ мавзолеевъ… реликтовой пустоши.

До твоего вмѣстилища — лабиринты мрамора глыбъ. Петуніи сохнутъ.

— Болѣе же вырожденіе ничего не интересовало.

Схема хребта

Пыль, шалфей, чистота: дверокъ шкафа металлическія петли, одежда всюду, помада. Оставляетъ, уѣзжая въ дымъ: дальше отъ сигарныхъ клубовъ, жирныхъ лобстеровъ.

За городомъ вечеръ; дорога. Пыльное авто, пыльный салонъ, пыльный свѣтъ приборной панели… скрипятъ пружины въ сидѣніи подъ ней.

Сокъ персика по ея скромной блузкѣ.

Жизнь, начавшаяся при появленіи тебя, суть — могущество.

— Нѣкоторыя слова необходимо произносить чаще.

— Во-первыхъ, одиночество.

— Серьёзный жанръ.

— Берегъ дѣйствительности.

Ночь первой величины.

— Туманъ, лёгкій иней. Осени дымки, свѣта фаръ, приборовъ. По шоссѣ.

— Въ аэропортъ?

— За печалью.

Длинныя исторіи заканчиваются, какъ и короткія: шёпотомъ тоски и равновѣсіемъ сѵмволовъ.

— Молчаніемъ?

— Незачѣмъ.

— Какъ выйти изъ этой исторіи съ достоинствомъ?

— Съ достоинствомъ войти.

Какъ волчонокъ съ воронёнкомъ жизнь искали

Темноту воспитываютъ съ мыслью о презрѣніи свѣта.

Пядь земли такъ сильно хочетъ побыть наединѣ съ собой, въ темнотѣ, что проситъ вѣтеръ затянуть небо непроглядными тучами.

— Значитъ, слабость не выходъ?

— Сосредоточься на силѣ.

* * *

Широкія въ своёмъ основаніи сосны, нѣтъ же, кедры. Трещины по корѣ добавляютъ глубины горизонту сливающихся воедино стволовъ.

Сомкнутый берегъ заброшенной земли; оставленной имъ. Маякъ — самъ по себѣ.

Волчонокъ съ воронёнкомъ подъ крышей его (печь тамъ, чугунокъ съ грибами, румяная латунь самовара и заоконный вьюжій вой). Хіусъ жжётъ, холодитъ ихъ душу.

Глава вторая

Ближе, чѣмъ спутникъ. Многимъ ближе

«На міру какъ на яру: кругомъ тебя люди, и ты человѣкъ! А ежели ты человѣкъ добрый, такъ отъ тебя облегченія ждутъ. Когда же къ твоей добротѣ ещё и ума больше другихъ дано — такъ съ тебя и спросится. Такъ что, быть хорошимъ человѣкомъ — тяжёлая работа, долгій путь.

И держится на землѣ хорошій человѣкъ одной лишь надеждой, что кто-то переймётъ его широкую душу».

Таисья Пьянкова

Клубокъ невообразимой дикости — безотвѣтно соотвѣтствовать несбыточнымъ чаяніямъ, что тревожатъ ихъ, пытаться предугадать направленіе волнъ ихъ нервной дрожи. Тамъ — свои интересы. Отвѣсные, стремительно уходящіе въ ничто.

Иное остаётся непонятымъ.

Думается, что между ними — пуповина, что привязана къ его полюсу. Тамъ свитеръ петельками, тамъ бѣлые медвѣди; и горячія котлеты съ макаронами къ обѣду.

— Былъ на Лунѣ.

— Она спросила «зачѣмъ»?

— Спросила. Зря.

Былъ на полюсѣ. Не разсказалъ никому.

Палисадникъ

Бѣлаго снѣга шапки на клевера копнѣ, въ снѣгу кустъ ирги, жимолости каприфоль.

— Ключъ — можно оставить, тайну — унести съ собой. Въ такомъ случаѣ, что же является универсальнымъ ключомъ, если не она.

— Она?

— Дѣвочка моя, борзая сучка.

— Преданная рысь.

Осень ушла вмѣстѣ съ охотой на чёрныхъ гагаръ. Перья ихъ по вѣтру, земля подъ снѣгомъ, шерсть. Сѣвернаго сіянія сіяніе. Отдѣльный входъ, самоваръ и пара тонкихъ креселъ. Лимонной пеларгоніи эѳиръ. И кедры ввысь.

Анемоны

«Человѣку на землѣ всего по одному разу отпущено: одинъ — родиться, одинъ — помереть и любить тоже одинъ разъ дано.

Такъ что, не спѣши загадывать, торопись думать!»

Таисья Пьянкова

Партаппаратъ въ ватинѣ — по межѣ делегація (пустошь, привычная для нихъ). Сапогами Родину топчутъ, костру; скулятъ — рѣшаютъ кадры.

Элеваторъ жемчугомъ полонъ, накрыты столы.

— Всё.

— Незамѣнимы?

— Нѣтъ.

* * *

Анфилада естества ея устлана фіалкой трёхцвѣтной, Анютиной; хвощёмъ сосноваго лѣса — гдѣ-то дальше.

— Бликами.

— Анемонами.

— Покровъ листвы вѣтеръ съ берега дразнитъ; ихъ лепестки кипятъ.

Пульсаціи оттѣнковъ — это видъ изъ окна; и ночь исчезаетъ въ минуту. Затѣмъ, всё иначе.

Звѣздъ плато, отражённая звуковая волна и анемоновъ бѣлыя поля.

Когда другія постарѣвъ видятъ тебя молодымъ

Васильковъ цвѣтъ глазъ твоихъ, радужки ихъ. Леденцы съ полынью… дягилемъ; синяя лампа, семнадцать щукъ на лескѣ сушатся (другъ мой сердечный, дягиль, что бархатомъ горчитъ, какъ тёплый марципанъ; за нимъ немного травъ, сокомъ лимоннаго дерева листъ, полыни-полыни мягко на вѣтру). Чай-кипрей изъ вяленыхъ травъ, иванъ-чай на склонѣ.

— То есть, когда ты вернёшься черезъ пятьдесятъ лѣтъ…

— Обойдёмся безъ круглыхъ цифръ.

— Ты держись.

— Держись.

Пирожки съ молотой черёмухой, съ цвѣтками вермишели пакетированный супъ. Котелокъ, въ таблеткахъ сухое горючее, лыжная (зачѣмъ-то) мазь.

Особь женская. Скандинавіи дѣвочка бѣлая, нѣжная. Грустно-тревожная, свѣтлая, какъ царицы-градирни паръ.

— Я могу быть твоей семьёй.

— Знаю.

Проектированіе пространственно-временныхъ приборовъ

Живёшь на окраинѣ льдомъ покрытыхъ Васюганскихъ болотъ, совъ слушаешь. Солнце всходитъ и заходитъ, снѣгъ по мглѣ, канифоли дымокъ. Микросхема въ окладѣ сверкаетъ новыми гранями (основательно потёртыми). Радіолампа «шесть, е, пять» нутряной пульсируетъ зеленью; мерцаетъ, какъ еловые клинки, какъ трескъ свѣчей съ ореоломъ.