С Потомака на Миссисипи: несентиментальное путешествие по Америке - [39]

С годами «Веллс Фарго» стала буксовать. То, чего не смогли добиться индейцы на неоседланных конях и бандиты в широкополых шляпах, сделали банкиры-конкуренты. Банкротство следовало за банкротством, и наконец «Веллс Фарго» поглотили два еще более крупных хищника — «Америкзн экспресс компани» и «Америкэн траст компани». Первая прикарманила дорожную службу, вторая — банк. От «Веллс Фарго», по сути дела, осталась одна вывеска. Не в переносном, а в прямом смысле слова. Используя себе на благо хорошую репутацию усопшего и исторические сантименты, могильщики «Веллс Фарго» украсили ее вензелями свои бронированные машины, в которых наличность путешествует ныне по улицам Сан-Франциско, Сама же «Веллс Фарго» стала музейным экспонатом, и «великодушные» победители отвели ей помещение-склеп на Монтгомери-стрит, где выставлены золотые самородки, первые карты «дикого Запада», коллекции марок той эпохи, весы, на которых, если верить экскурсоводам, было взвешено 65 миллионов долларов золотом из 87 миллионов, добытых в земле-матушке, и, наконец, почтовая карета, обогнувшая в 1850 году мыс Горн. Не на колесах, а на корабельной палубе, разумеется. (На Уолл-стрите востока вы не найдете музеев обанкротившихся финансовых заведений, ибо в Нью-Йорке считают, что там, где пахнет банкротством, романтикой уже не пахнет.)

Дилижансы «Веллс Фарго» были исключительно первопроходцами. Следы, их колес лишь слегка поцарапали гигантские пространства пустынь, прерий и пампасов. Они словно нанесли на кальку природы и истории штрихи, по которым затем железнодорожные бароны проложили шпалы. Собственно, это и было подлинным завоеванием «дикого Запада», ибо по шпалам двинулись на Тихий океан не только поезда. Двинулся, сметая все на своем пути, сам Уолл-стрит востока. Одной рукой-саблей генерала Кастера и ему подобных он истреблял индейцев, а другой сеял доллары и пожинал прибыли.

Главные персонажи этой драмы — четыре железнодорожных магната — Коллинс Хантингтон, Чарльз Кроккер, Леланд Стэнфорд и Марк Гопкинс, В самом начале я упомянул о том, что Сан-Франциско держится на сорока трех холмах. Сейчас, после некоторых раздумий, хотел бы поправить себя: Сан-Франциско держится на этих четырех именах. Они принесли ему, вернее себе, неизмеримо больше золота, чем было добыто за все годы калифорнийской золотой лихорадки, В 1860 году некто Теодор Джуда заинтересовал «большую четверку» грандиозным проектом прокладки трансконтинентальной железной дороги, которая должна была соединить Атлантический океан с Тихим. «Большая четверка» основала с этой целью компанию «Сентрал пасифик» и двинулась на покорение «дикого Запада». Через несколько лет в Промонтори Пойнт, что в штате Юта, произошла стыковка между «Сентрал пасифик» и «Юнион пасифик». По приказу Кроккера последний забитый костыль был сделан из золота. Но если вы совершите на трансконтиненталке путешествие в прошлое, то легко обнаружите, что сложена она не из золота, а из человеческих костей. Сколько здесь полегло людей! И не только американцев. Латиноамериканские флибустьеры и беглые каторжники из Австралии, китайские кули, рыбаки и горняки из Уэллса, русские эмигранты и немецкие мастеровые, японские поселенцы и французские фальшивомонетчики. Да, сколько их здесь полегло — от Атлантического до Тихого — искателей легкой наживы, но еще больше мечтавших убежать от тяжелой жизни. История строительства этой железной дороги знает даже случаи каннибализма. Но здесь — человек человеку был волк не только и не столько поэтому. И снова хочется поправить себя; нет, не на сорока трех холмах и не на четырех именах стоит Сан-Франциско, хотя тебя и обступают кругом холмы и здания, на которых — где неоном, где золотом — сверкают одни и те же имена: Хантингтон, Кроккер, Стэнфорд, Гопкинс…

Марин-плаза — небольшой парк в самом центре Сан-Франциско. Он как бы служит пасторальным привалом между Марин-сквером, где раньше размещались деловые конторы «большой четверки», а сейчас высится штаб-квартира их наследника «Сазерн пасифик», и Ноб-хиллом, где «большая четверка» возвела себе дворцы и жила припеваючи, поплевывая свысока на весь остальной Сан-Франциско, которому так и не удалось выйти в люди, то есть в набобы.

Восхождение на Ноб-хилл я совершил в компании с репортером местной газеты, который по случайному совпадению живет на Поверти-хилл — холме бедности, есть в Сан-Франциско и такой. Мой спутник задался целью доказать мне демократизм и равноправие холмов Сан-Франциско — от Ноб-хилла до Поверти-хилла, от холма набобов до холма бедняков. Видимо, он был профессиональным очковтирателем.

— Конечно, концентрация власти в руках обитателей Ноб-хилла, равно как и злоупотребление властью, была вопиющей. Но, уверяю вас, никаких классовых трений это не вызывало, — рассказывал он. — Люди богатели столь стремительно, что не успевали приобретать господские замашки и вырабатывать чувство классовой дистанции. Они по-прежнему были на «ты» с кучерами и официантами — своими вчерашними собутыльниками; ходили в одни и те же театры, гуляли в одних и тех же кабаках. Таким был, например, Джеймс Флуд. Прежде чем стать миллионером — он несказанно разбогател на земельных спекуляциях, — Флуд был барменом и кузнецом, мастерил кареты. Но, даже перебравшись на Ноб-хилл, он не забыл своих старых приятелей и, как правило, кутил в обществе барменов и кузнецов.