С первым открытием, Костик! - [2]
Взглянув на мою удивленную физиономию, папа весело рассмеялся.
— Не понимаешь, что это за «К — О»? Подумай только, как мне в магазине твоих лягушек представлять? Сказать, что это самые что ни на есть простые лягушки, — не звучит. А вот «К — О» — «Костины — озерные» — это уже совсем другое дело!
И вот наконец мои лягушки поехали в Москву. Ну, а я все переживаю, как-то они доедут.
Эх, конечно, может быть, на лупу денег не хватит. Ну, тогда придется еще подловить. Зато, когда куплю лупу, ни за что не дам Фильке даже подойти к ней. Будет знать, как друзей подводить да еще дразниться!
Разве только, если уж очень просить станет, тогда, так и быть, дам взглянуть в лупу разок. И все!
О ЛИЧИНКАХ, ГОЛОВАСТИКАХ И ДВУХ ЗАЙЦАХ
С сегодняшнего дня я решил вести наблюдения. Задолго до завтрака я заставил подоконники, стол и скамейку у стены банками, простоквашницами, аквариумами и взял три альбома для записей. На одном я нарисовал лягушку и под ней чернилами вывел: «Рисунки развития лягушачьей икры и головастиков»; на втором без рисунка просто написал: «Как личинки ручейников строят домики», а на третий свел цветную картинку — летящую стрекозу — и написал: «Появление стрекозы из личинки».
Папа осмотрел мои альбомы, банки, аквариумы и усмехнулся.
— М-да, — произнес он неопределенно.
— Разве я плохо подготовился?
— Нет, зачем же, даже слишком хорошо… Только, может быть, лучше заняться чем-нибудь одним?
Чудак папа! Он думает, что я не справлюсь. А как я могу заняться одним наблюдением, если у меня такой огромный план составлен? Тогда мне и десяти лет не хватит.
Сказал я это папе, но он только головой покачал:
— Ну, в общем, делай как знаешь, — и ушел.
Я тут же принялся за дело. От скользкой икряной кучки отделил три икринки и положил их в простоквашницу.
В икринках уже виднелись маленькие шевелящиеся зародыши головастиков, их я и стал зарисовывать в первый альбом. Конечно, на рисунке они получились, наверное, раз в двадцать больше, но зато видно было все, как под микроскопом.
Я просидел над простоквашницей часа два, а после завтрака взялся за второй альбом — нарисовал личинку ручейника. Она сидела в большой банке с водой. На дне банки были набросаны прелые прошлогодние листочки, обломки хвоща и рыжая хвоя. Я собрал и накидал туда весь этот мусор, чтобы личинке было из чего строить себе домик.
Когда рисунок был готов, я поставил под ним число, час и расписался.
К этому времени я уже основательно устал, в глазах все расплывалось, в голове гудело, но все же я решил взяться за третий альбом: от намеченной работы нельзя было отступать.
На этот раз мне нужно было нарисовать личинку стрекозы.
Я установил перед собой аквариум, развернул альбом, отточил карандаш и… не увидел личинку. Куда же она делась? Может быть, спряталась под водорослями, которыми было утыкано песчаное дно аквариума? Я внимательно все обследовал, но так и не нашел личинку.
Выход был один — слить воду из аквариума. Но тут я неожиданно увидел беглянку, притаившуюся под листком стрелолиста, торчащего из воды. Но это была уже не личинка, а почти делая стрекоза. У ее лапок лежала желтоватая прозрачная шкурка, из которой все еще не мог освободиться конец стрекозиного брюшка.
Вот оно, оказывается, в чем дело! Пока я рисовал в первые альбомы, личинка прорвала шкурку. Ну что ж, не будем отчаиваться — пока еще не все потеряно.
Я сел перед аквариумом и снова развернул на коленях альбом. Зарисую хоть это.
Я так увлекся зарисовкой стрекозы, что забыл и о лягушачьих икринках, и о ручейнике. А когда вспомнил, оказалось, что я и тут опоздал. В простоквашнице плавали пустые оболочки, а к ним прилепились три маленькие рыбешки. Это и были головастики!
— Опять проморгал! — рассердился я. — И куда только они торопятся?
Пришлось оставить в альбоме чистую страницу, а на следующей нарисовать трех торопливых головастиков.
Рисовал я их уже без всякого удовольствия. Одному приделал усы, другого украсил очками, а третьего превратил в воздушный шар.
В это время меня позвали обедать. Пришлось отложить альбом и прервать наблюдения.
За обедом я чуть не заснул — в глазах у меня плавали икринки, а в бульоне, казалось, шныряли головастики.
Я очнулся, когда подали компот, и, хотя разваренные груши и яблоки были похожи на водоросли из аквариума, мне захотелось добавки.
— Что с тобой? — спросила мама. — Ты ночью не спал?
— Рассеянность присуща всем ученым, — заметил отец.
«Да, я — ученый, но вовсе не рассеянный. Я докажу это!»
Не став просить второго стакана компота, я побежал к себе в «лабораторию».
Головастики по-прежнему висели, присосавшись к расползшимся студенистым оболочкам. Ничего нового с ними не произошло и рисовать было нечего. Зато стрекоза как-то странно выгнулась назад, словно хотела сделать «мостик».
Интересно: какое научное значение имеет то, что она переменила положение? На всякий случай надо было зарисовать ее в таком виде.
Но тут, заглянув в банку, где сидела личинка ручейника, я мигом забыл о стрекозе. На дне банки лежала колючая трубочка из хвои и перетертых листьев. А где же личинка?
Ясно, она уже успела построить себе домик и поселиться в нем.
