С палаткой по Африке - [7]

Африканская гадюка помогла мне в свое время избавиться от преследований товарищей. С детских лет я испытывал непреодолимое отвращение к лягушкам и жабам. Когда я жил в стране зулусов, мои товарищи открыли это уязвимое место и однажды вечером подложили мне в постель изрядное количество лягушек и жаб. Я улегся, ничего не подозревая, но в ужасе вскочил, как только почувствовал прикосновение мокрых скользких гостей.

Что делает девятнадцатилетний герой, чтобы обеспечить себе покой и одновременно отомстить? Платит той же монетой. Только я выбрал африканских гадюк. Разумеется, по постелям я их раскладывать не стал, а ограничился тем, что напустил в комнату. С тех пор ко мне больше никто не приближался с лягушкой в руках.

* * *

Наш путь в Наталь лежал через Транскей — один из районов Капской провинции, отведенных для коренного населения[5]. Не одну сотню километров проделали мы по Транскею — бывшей Кафрарин. Лишь деревья нескольких пород, и зимой сохраняющие листву, да крытые соломой белые круглые хижины из глины в местных краалях смягчали серо-желтое однообразие зимнего пейзажа. Время от времени откуда-то появлялись всадники в темных плащах и широкополых шляпах, скрывавших их лица. Наперегонки с нашим медленно двигавшимся грузовиком бежали, выпрашивая сласти, дети. Шерстяные одеяла цвета темной ржавчины защищали их тела от холода, но ноги были босы. Путешественник, знающий неприхотливость этих людей, не может не думать о том, как мало надо для того, чтобы помочь им.

Мы заночевали в Баттеруэрте, так и не побывав ни на водопаде Бава, где когда-то приводились в исполнение смертные приговоры, ни на порогах реки Баттер-уэрт, и на следующий день около полудня достигли Умтаты, центра Тембуленда и всего Транскея.

В краале поблизости от Умтаты мои спутники впервые смогли получить представление об африканской старине. По дороге мы услышали в степи пение. Женщины народа коса срезали траву, которой покрывают хижины. Это обязанность женщин.

Ници зашла в дом. В нем не было ни стола, ни стульев, в одном углу лежало несколько свернутых циновок (на них хозяева спят), в другом — камень для растирания кукурузы и другая домашняя утварь. Очаг находился вне жилища. У коса не принято готовить в доме.

Мы застали хозяев за обедом. Они ели мясо, пользуясь вместо столового прибора пальцами. Нас пригласили принять участие в трапезе. Уполномоченный чиновника по делам коренных жителей, который сопровождал нас в поездке по Транскею, в нескольких словах объяснил присутствующим цель нашего посещения. После этого киноаппараты могли жужжать сколько угодно — никто даже не взглянул в их сторону, настолько привычным стало для коса любопытство иностранцев.

В другом краале, где мы остановились на отдых, посетители, видимо, бывали реже. Едва мы приехали как из соседней деревни прискакали двое всадников посмотреть, что за гости нагрянули к соседям.

Нас поразила замкнутость жителей поселка. Должна была существовать какая-то особая причина, по которой мы оказались нежеланными гостями. Скорее всего столь сдержанное поведение объяснялось тем, что в деревне готовились к церемонии обрезания — традиционному празднеству народа коса. Всюду в Африке, где еще совершаются старинные ритуальные обряды, белого человека принимают с неохотой.

Я понял, что жители хотят по древнему обычаю отметить посвящение отроков в мужчины. Недаром лица двух мальчиков, которые зашли в крааль, очевидно не зная о нашем присутствии, были разрисованы тертым мелом. Это явно были абаквета — кандидаты в мужчины.

Начался длинный палавер[6]. Завершился он тем, что нас пригласили в соседнюю деревню, где в тот же день абаквета должны были исполнять танец, предусматриваемый ритуалом обрезания.

Съемка культовых танцев представляет исключительный интерес с точки зрения этнографии, особенно если иметь в виду, что встречаются они все реже и реже. Когда-то чувства не тронутых европейской цивилизацией африканцев выражались в плясках. Они, конечно, ничем не напоминали (да и теперь не напоминают) западные танцы, ибо парный танец в нашем понимании здесь неизвестен.

Во время прежних путешествий по Африке мне часто доводилось видеть, как посреди деревни выставляли большой барабан. Всякий, кто умел играть на каком-либо инструменте, спешил на площадь. Конкомбва в северном Того являлись с флейтами, жители девственных лесов в Западной Африке — с ударными инструментами; в других районах на помощь большому деревенскому барабану — этой «первой скрипке» африканского оркестра — приходили щипковая скрипка, барабан, ножной бубен или деревянный ксилофон.

Вся деревня принимала участие в празднике; радость жизни озаряла темные лица, ярко сверкали белые зубы в смеющихся ртах. Под звуки музыки смыкались ладони, изгибались тела. Ребенок, туго привязанный к спине матери, в такт ее движениям кивал головкой. Но вот музыкальный ритм нарушали резкие крики дряхлых старух, в круг врывались танцоры и принимались прыгать, вздымая пыль. От ряда мужчин отделялось несколько человек, они приближались к ряду женщин, приглашая деревенских красавиц на танец. Бурное веселье одних передавалось другим. Возбужденная толпа темнокожих, обливавшихся потом людей в экстазе кружилась до полного изнеможения.