С окраин империи. Хроники нового средневековья - [96]
Иногда happening[479] под видом медийного искусства становится площадкой для альтернативных медиа. Некая тема (ситуация в городе, озеленение, право на жилье) становится объектом представления, использующим различные средства выражения – плакат, слоган, основанную на силлогизмах аргументацию, фотографии, выдержки из прессы или официальных документов, игру в пинбол или музыкальный автомат, вовлекая в итоге местное население в дискуссию, которая длится, бывает, несколько дней.
Я видел, как студенты перед написанием своих работ задавались риторическими вопросами о кайросе[480], оценивали возможную реакцию аудитории, уровень владения языком, способы негипнотического убеждения, а затем составляли картинки и текст, как того требует методика аргументации. Это, по-моему, и означает писать, диалектически увязывать суть и узоры, переосмыслять правила нового cursus[481], переносить endoxa с [h]ēdysmata[482], строить callidissimae juncturae[483]…
Озабоченность «настоящего историка», вдохновляющая этих пишущих новичков, сродни той, что вдохновляла романтиков, также желающих решить пером задачи политической педагогики. Но интересно, не потому ли Томмазо Гросси[484] или Чезаре Канту[485] переживут любой из этих перформансов альтернативных медиа, что сообразительные Гросси и Канту доверяли свое дело долгоживущей книге, а не разбирали, как авторы выставок, свой «текст» через неделю, чтобы получить обратно материал?
Я мог бы еще упомянуть о дацзыбао[486], украшающих стены наших университетов, когда ректорат их не срывает. Не хочу сказать (напротив, я с тоской подозреваю обратное), что обычно дацзыбао представляют собой пример хорошей графики и хорошей политической литературы. Но это не потому, что они визуально безобразны и стилистически отличны от прекрасной гельветики Corriere della Sera, поскольку именно эта характеристика определяет их как пример нового жанра, оцениваемого прежде всего по морфологическим характеристикам, а не по стремлению к совершенству; скорее потому, что часто эти опыты не согласуются с поэтикой, которую они выражают, и в этом смысле они обречены на провал, они негативны не только политически, но и литературно. Однако литература менее этноцентричная и палеогуманистическая могла бы снизойти до того, чтобы увидеть их как новый способ публичных выступлений, правила и базовые структуры которого нам еще предстоит узнать, чтобы выработать методы их оценки.
5. Однако эти и другие примеры, которые в итоге отражают то, как новые поколения используют слово и прочие знаковые системы, можно рассматривать лишь как доказательство отстраненности или даже смерти литературы. Если бы не тот факт, что в основе этих опытов лежит, хоть и бессознательно привнесенная, скрытая семиология: уверенность в том, что правила семантики в широком смысле одинаковы, когда они создают словесную ткань или последовательность изображений и звуков; а значит, имеет смысл играть на нескольких регистрах сразу. Другими словами, там, где человек образованный верит, что больше нет «литературы», существует практика «ниспровержения литературы», которая порождает подрывную литературу, и уже не имеет значения, что эта литература ищет пути grammata[487] или образов или даже семиотических clusters[488], в которых различные взаимодействующие коды создают formosae deformitates et deformes formositates[489], – другими словами, невероятные мультимедийные синтагмы[490], которые опираются на парадигму новой эстетики функционального, способы нового apta coordinatio signorum[491].
Однако нам не стоит забывать о том, что питают эту новую практику смыслов новые подходы. В наших университетах в дополнение к традиционным филологическим курсам вводятся курсы, тематикой которых становятся язык рекламы, взаимосвязи вербальных и визуальных конструкций в новых формах коммуникации, способы создания газетных заголовков, структурирование и повествовательные функции комиксов. Здесь среди нас находятся уважаемые коллеги, которые не только содействовали этим исследованиям, но и сами дали ряд замечательных примеров. В этом новом анализе языка мультимедиа идеологический подход к содержимому в лучшем случае выражается в формальном анализе совокупности знаков. Здесь, возможно, в большей степени, чем в курсах, связанных со старыми традициями, происходит необходимое искупление формализма, семиология раскрывается как новая форма культурной антропологии, социологии, критики идей, эстетики.
6. Теперь мы должны сделать шаг назад. Потому что эта ситуация – я говорю о новых способах понимания знака и «девиантных» форм литературы, о которых идет речь, – могла возникнуть только потому, что ей предшествовали другие процессы. Был такой момент, когда современная литература считала, что она может противостоять как нечто Иное языку массмедиа, склеротическим языкам обывательской повседневности, обольщенной массовой литературой, которая соотносила свой успех с тиражом и получением сезонно-туристических литературных премий. Этот и был момент радикализации оппозиции, момент неоавангарда, у которого нельзя отнять, даже если ты с ним не согласен, провокационного стремления быть непонятым.
