С мечтой о Риме - [69]

Почему же все сомневаются? Почему мы делаем вид, что проблемой является Кипр, когда именно греки-киприоты, а не турки отвергли недавнее решение, предложенное ООН?

А теперь пришло время закатать рукава и исследовать главное обвинение, бросаемое всеми, от Уинстона Черчилля до папы, а именно что основная проблема исламского мира заключается в исламе. Нам необходимо быть честными и признать, что в черчиллевском анализе экономических и социальных последствий этой религии содержится более чем зерно правды. На самом деле в исламе должно присутствовать нечто, позволяющее объяснить, почему в мусульманском мире не случился подъем либерального капитализма и буржуазии, а потому и не получила распространение демократия. Действительно необычно, что во времена Римской/Византийской империи город Константинополь поддерживал огонь просвещения тысячу лет, а при османском правлении первый печатный пресс появился в Стамбуле лишь в середине XIX века. Что-то буквально задержало их на столетия.

Препятствием на пути прогресса стал роковой религиозный консерватизм. Священные законы ислама не могли быть ни изменены, ни подправлены, а поскольку османское государство являлось выражением этих законов, реформы были невозможны.

Все мы знаем о культурных и философских достижениях периода раннего ислама, о том, что в Арабском халифате сохранялся и интерпретировался Аристотель, и он почитался как первый хаким, первый лекарь мусульманскими учеными, будучи почти повсеместно забыт на Западе. Конечно же арабы дали нам алгебру и систему счисления. Некоторые даже утверждают, что, используй мусульмане свое доминирование на море, чтобы переплыть Атлантику, мировая история пошла бы по другому пути. В 711 году мусульманский завоеватель Испании Тарик ибн Зияд, давший свое имя Гибралтару, загнал своего коня в воды Атлантики, крича: «Неизвестная земля на западе, если я сумею добраться до тебя, то обращу в истинную веру!» Представьте, что это произошло.

Однако такого не случилось. Христианская Европа воспряла и захватила Новый Свет. Протестантская трудовая этика породила буржуазию, капитализм, либерализм, демократию, систему займов и процентов по ним, необходимую при капиталистических рисках, но, разумеется, запрещенную исламом. В конечном счете турки были вытеснены из Западной Европы, остались лишь несколько мусульманских анклавов, таких как Босния и Албания. И чем сильнее отставал мусульманский мир, тем больше становилось горечи и смятения, вплоть до того что почти любой глобальный очаг конфликта – от Боснии до Палестины, от Ирака до Кашмира – сопряжен с определенными мусульманскими обидами.

Вопрос в том, что нам теперь делать? Кое-кто может предложить, чтобы мы способствовали мусульманскому миру в отделении религии от политики, церкви от государства, ведь это стало ключевым для подъема на Западе, но нам необходимо признать, что любой проект, включающий «распространение демократии» или насаждение «западных ценностей», был довольно убедительно дискредитирован в Ираке. Разумеется, мы не заведем новых друзей и не достигнем ничего, если продолжим ныть о чужеродных «ценностях» и отталкивать их. Помимо всего прочего, это крайне лицемерно. Мусульмане отнюдь не инопланетяне.

Все, что наиболее сильно шокирует нас в исламе – сексизм, нетерпимость к инакомыслию, гонение ереси и богохульства, гудение об аде и шайтане, уничтожение произведений искусства, жестокость наказаний, – когда-то характеризовало и христианскую Европу. Не так давно мы сами сжигали книги и еретиков.

Мы содрогаемся из-за законов шариата, обезглавливаний и побиений камнями. Но как насчет крестоносцев, чьи отвратительные зверства мы проскочили в этом споре? Как насчет византийской императрицы Ирины (797–802), ослепившей собственного сына? Или вчитайтесь в слова Анны Комнины, уже упомянутой нами византийской принцессы XII века. С каким ужасающим удовольствием описывает она, как ее отец сжег Василия, ересиарха богомилов. Страница за страницей она повествует о его агонии, как со страхом он глядел на огромный костер, разведенный по приказу императора на ипподроме, как хлопал руками и ударял себя по бедру. Палачи, насмехаясь над ним, сначала кинули в огонь его плащ, а затем – поскольку Василий был настолько безрассуден, что отрицал божественность Иисуса, – бросили в костер самого испуганного ересиарха. Вот что добрая христианка Анна говорит о случившемся, называя его одним из великих «подвигов» своего отца: «Пламя, как будто разгневавшись на него, целиком сожрало нечестивца, так что даже запах никакой не пошел и дым от огня вовсе не изменился, разве что в середине пламени появилась тонкая линия из дыма»[79]. Разве это не христианское величие?

И кстати, поступает ли папа уместно, цитируя Мануила II Палеолога, несчастного предпредпоследнего императора Византии? Верно, что турки были у ворот. Верно, что Мануилу угрожал воинственный ислам. Но был еще один фактор, который папа Бенедикт благополучно опустил. А именно что один из предшествующих пап помог поставить Византию на колени.

Причиной фатальной слабости Византии при Палеологах послужило то, что папа Иннокентий III призвал к Четвертому крестовому походу. И в 1204 году, когда у крестоносцев случилась нехватка денежных средств, они сделали крюк, взяли Константинополь и подвергли его ужасающему разграблению.