С грядущим заодно - [66]
— Чой-то за барышня у тебя, Тарасовна? — спросил незнакомый голос.
Дремота слетела — долго ли еще будет преследовать это слово? Но она не открыла глаза, не шелохнулась.
— То наша дивчинка, Насти подружка. С тифу слабая еще, одни косточки остались.
Незнакомая женщина пожаловалась, что «мыло дорожает немысленно, а иной день насквозь базар пройдешь — ни кусмана. Которые теперь сами варят будто», спросила заквасочки и ушла с Анной Тарасовной в хату.
Виктория открыла глаза. Зонтик был передвинут и по-прежнему заслонял голову от солнца. Оно уже спускалось к лесу за реку. Петрусь, лежа на животе, наверно уже в двадцатый раз перечитывал Гулливера. Надо ему еще книжек раздобыть. В стороне Егорка сидел, обняв колени, глядел на реку, изредка подбрасывал сучья в огонь. Легко дышалось. Смотреть на Петруся можно без конца. Он живет с Гулливером, и все удивления, радости и беды отражаются на подвижном лице. Вот хмурятся четкие (материнские) брови, шевелятся губы (рот у него тоже материнский, не маленький, но хорошо очерченный), дышат ноздри, а глаза — отцовские, серые, в густой тени ресниц, умные. Где Николай Николаевич? Знает ли что-нибудь Анна Тарасовна? Как у нее хватает силы быть всегда ровной, веселой?.. Только один раз слышала ее ослабевший голос, видела застывшие глаза. Осенней ночью лежали с Настей на кошме, а рядом на полу и по низу печки светился сломанный четырехугольник окна. И что-то зашептались они о лунатиках. Вдруг в окно постучали. Анна Тарасовна сказала:
— Тихо. Я сама, — выглянула в окно. — То Мария с Яковом, — и вышла.
Она долго не возвращалась. Мальчики на печке и Настя с Викторией напряженно прислушивались к негромким голосам в сенях. Потом грохнула опять щеколда, Анна Тарасовна вошла, остановилась у двери, сказала тихо:
— Августа расстреляли.
На печке охнули, Настя вскочила:
— Что вы, мамо Ганна?..
— Якийсь подлюга выдал. — Анна Тарасовна пошла к кровати, в лунном свете промелькнуло ее замершее лицо.
— А кто это — Август? — спросила Виктория.
— Большой человек. Ленин до нас послал.
Наверное, мамо Ганна не скоро уснула, но утром, будто не было ночного известия, разбудил всех теплый певучий голос, и день пошел, как всегда, деятельно, дружно.
А каждую ночь, каждый день может прийти такое известие… Даже думать нельзя…
— Команда, ужинать! — позвала из окна Анна Тарасовна.
После ужина старшие мальчики понесли кому-то чистое белье. Петрусь читал на своем сеннике. Виктория возле Анны Тарасовны присматривала за костром под макитрой. Солнце садилось, и огонь стал ярче, уже не походил на тряпку.
— Про Настю что знаете? — и вдруг обожгла, уже будто затухшая, боль.
— Тогда, как уехала, с дороги письмо прислала. А больше не знаю. — Анна Тарасовна отжимала и бросала на плахту простиранные вещи. — Слышно — бьются они. Большая сила против них идет.
Виктория решилась:
— Анна Тарасовна, я еще тогда хотела… Настя уехала так неожиданно… Я хочу… Нужны ведь там сестры — перевязывать, лечить — я же могу.
Анна Тарасовна качала головой, Виктория заволновалась сильнее:
— Не обязательно, где Настя… Я понимаю — к ним далеко, не пробраться. Так все равно — к другим. Мне все равно куда…
— Ни, Витю, ни. То неподходяще…
Виктория перебила:
— Да почему же? В Москве в госпитале работала, право же, хорошо. И все на «весьма» сдала. Я умею, я могу… У меня руки, знаете…
— Не про то ж я, донечко. После тифу ты зовсим слабая. Яки ж то руки? Одна помеха с тебя получится. И к жизни той непривычная ты.
— Не могу больше так — ни при чем.
Анна Тарасовна сильным движением подняла корыто, слила грязную воду.
— В амбулаторию нашу рабочую, в больничную кассу пойдешь. — Снова закинула в корыто отжатое белье. — Там подходяще тебе. А поправишься, поглянем дале.
— Ну, это… Коля говорит: после тифа отъедаются скоро. И я постараюсь… — она осеклась.
Не столько по одежде — не он один носил белую апашку и широкий пояс, — по особенной легкости походки, свободе, близкой к развязности, издали узнала его. Анна Тарасовна повернулась за ее взглядом:
— То не Станислав Маркович?
— Не понимаю — случилось что-нибудь? Мчится…
Анна Тарасовна внимательно посмотрела на нее… «Осуждает! — Виктория покраснела. — Бесчувственная, неблагодарная. Ведь правда это. Что с собой сделать?» И вдруг подумала, что, если б уехать с партизанами, эта неотвратимая беда хоть отдалилась бы…
— Анна Тарасовна, я так хочу… Только никому не говорите… Это самое для меня подходящее дело — к партизанам. А поправлюсь быстро, буду стараться. И у них до холодов еще успею окрепнуть. Я так хочу… И, знаете, я уже сейчас — здесь у вас — как-то посильнела…
— Поправляйся — поглянем тоди.
— Что вы пропали? Я уже не знал, что думать!
— Я ведь написала, куда иду…
— Вам вообще нельзя пока… Доктор ей не позволил еще, Анна Тарасовна. Он должен быть вечером…
— Ну що ж теперь зробишь — вже пришла. Отдохнула, покушала. Помалу-потиху и до дому дойде. — Анна Тарасовна говорила примирительно, и все-таки чем-то она недовольна.
— А вдруг ей станет плохо по дороге?
Виктория не успела возразить.
— Витя разве к чужим пришла? — Петрусь очень вежливо спросил, но ирония сквозила. — Разве Коля с Егоркой плохие провожатые?
Эта книга впервые была издана в 1960 году и вызвала большой читательский интерес. Герои романа — студенты театрального училища, будущие актёры. Нелегко даётся заманчивая, непростая профессия актёра, побеждает истинный талант, который подчас не сразу можно и разглядеть. Действие романа происходит в 50-е годы, но «вечные» вопросы искусства, его подлинности, гражданственности, служения народу придают роману вполне современное звучание. Редакция романа 1985 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Главный герой романов Иорама Чадунели — опытный следователь. В романе «Возмездие» он распутывает дело об убийстве талантливого ученого, который занимался поисками средства для лечения рака. Автор показывает преступный мир дельцов, лжеученых, готовых на все ради собственной выгоды и славы. Персонажи «Рождественского бала» — обитатели «бриллиантового дна» одного города — махинаторы, взяточники и их высокие покровители.
В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.
СПРАВКА ОБ АВТОРЕ Александр Чарльз Ноубл получил образование в Южной Африке и начал свою журналистскую деятельность в возрасте семнадцати лет репортером в одной из ежедневных газет Йоханнесбурга. Впоследствии он сотрудничал в газетах некоторых больших городов ЮАР и Родезии. В настоящее время А. Ноубл работает в Лондоне, в южноафриканском газетном агентстве. Роман «Мальчик с флейтой» — первое художественное произведение А. Ноубла — вышел в 1962 году в Лондоне, в издательстве «Артур Баркер».
Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.
Рождающаяся Империя всегда определяет место, где будет стоять ее Столица. Боги мировых пантеонов стекаются на ее набережные и вдыхают в гранит древнюю силу. И новоявленный стольный град начинает выращивать свои мифы, бредущие вдоль ровных проспектов, и сказания дождливых небес, обитающие в лабиринтах проходных дворов и бесконечных квартир в зыбком пламени свечи… И только ее пламя проведет нас по текстам Натальи Галкиной — текстам завершающегося времени!..
В книге Огилви много смешного. Советский читатель не раз улыбнется. Автор талантливо владеет мастерством юмора. В его манере чувствуется влияние великой школы английского литературного смеха, влияние Диккенса. Огилви не останавливается перед преувеличением, перед карикатурой, гротеском. Но жизненность и правдивость придают силу и убедительность его насмешке. Он пишет с натуры, в хорошем реалистическом стиле. Существовала ли в действительности такая литературная мануфактура, какую описывает Огилви? Может быть, именно такая и не существовала.