С гитарой по жизни - [40]

Получив в очередной раз вызов на сессию (и Владлен с моей помощью тоже), я как обычно, встречался с гитаристами, иногда прохлаждался на левом берегу Дона, купаясь в его тогда еще не загрязненных водах. Не особо напрягаясь в слушанье лекций местной профессуры, наша кубанская была не хуже, я пришел на последний экзамен именно по политэкономии с билетом в кармане на вечерний рейс автобуса Ростов—Краснодар. Профессор, а это была пожилая женщина, сухая, как вобла, и постоянно курившая сигарету, внимательно посмотрела на меня и говорит:

— А почему я вас не видела на моих лекциях и консультациях?

— Болел ангиной, — соврал я.

— Ангина — не такая уж серьезная болезнь, чтобы игнорировать мои лекции. — Берите билет.

Я вытянул билет, прочитал вопросы. Самый каверзный — «Расширенное воспроизводство в условиях социализма» — я знал хорошо. Стал отвечать.

— Так, а теперь слово в слово попрошу зачитать цитату Владимира Ильича Ленина о расширенном воспроизводстве. И подробнее о том, как Владимир Ильич углубил Маркса.

Чувствуя, что дело идет к провалу, я начал вспоминать, на какой это странице учебника, но безуспешно.

— Так, молодой человек, придете через неделю. К 12 часам дня я вас жду в кабинете политэкономии.

Билет на автобус пришлось сдать. Неделю жить впроголодь и почти без денег. Квартиру вместе со мной снимали еще два студента-старшекурсника.

— Плохи твои дела, — говорили они. — Над тобой нависла серьезная опасность. Многие из тех, кого она невзлюбила, экзамен сдать у нее не смогли. Как бы тебе не пришлось забирать свои документы в учебной части…

Я мобилизовал все свои способности в скорочтении. С утра до вечера перечитывал два тома учебника политэкономии, два тома «Капитала». Гонял себя по цитатам из сочинений Ленина, Сталина, Маркса, Энгельса. Это сейчас мы знаем, что построение социализма в одной отдельно взятой стране — чушь собачья, а тогда это была догма. Утверждалось, что Ленин опроверг учение Маркса и доказал на примере России, что это возможно. Когда я пришел через неделю к 12 часам к кабинету политэкономии, профессорши там еще не было. Пришла она лишь через два часа. Во мне все кипело от негодования. Усевшись за стол и закинув ногу на ногу, достала сигарету. Она явно не хотела слушать бред моего воспаленного мозга.

— Ну-с, молодой человек, давайте зачетку. По выражению вашего лица вижу, что вы подготовились прекрасно. Ставлю вам удовлетворительно.

Не знаю, что заставило меня сдержаться, а характер у меня тогда был взрывной, но я безропотно подал ей зачетную книжку и, поблагодарив за такую «высокую» оценку моих знаний, уехал домой. Это происшествие с политэкономией научило меня уже на старших курсах в дальнейшем приспосабливаться. Я старался «засветиться» на консультациях и лекциях. Чтобы профессор запомнил меня, я задавал порой глупейшие вопросы, но эффект всегда был положительный, и я исчезал из института не только для встреч с гитаристами Ростова, но и для того чтобы поиграть в пляжный футбол на левом берегу Дона с местными фанатами, а их в городе было довольно много.

По накатанной колее Затишье перед бурей

Прибыл на работу уже студентом четвертого курса. Там ничего не изменилось. Борьба за выполнение плана порой доходила до абсурда. Собранные на конвейере приборы должны проходить старение в специальных термошкафах чтобы снять нагрузки на молекулярном уровне с деталей измерительного механизма. Приборы в шкафах нагревают до определенной температуры, выдерживают сутки и только после этого градуируют на специальных установках. Но зачастую в последний день каждого месяца не прошедшие старение приборы градуировались и сдавались на склад готовой продукции. План выполнялся. Затем приборы в начале следующего месяца возвращались снова в цех и проходили окончательные операции. Но я подозревал, что не все такие приборы возвращались. Часть их отправлялась заказчикам без старения. Естественно, там они начинали показывать все, что угодно, только не фактические цифры. Возврат таких приборов назывался рекламацией.

Подошла осень. Начались занятия в политехническом институте. Но предметов, нужных мне, там не преподавали, и туда я уже не ходил. Ларису я видел в цехе, но подходить к ней не решался. Иногда здоровались по пути в заводскую столовую. Каждый раз сердце мое сжималось при виде такой знакомой мне фигурки. Когда я вспоминал наши прежние прогулки в небольшом скверике вблизи ее дома, в ушах моих звучал ее голос, и мне так хотелось подойти к ней, взять ее за руки и спросить: «Как живешь, мой дорогой человечек?».

Дома у меня было затишье, как оказалось, перед бурей. Сын пошел во второй класс. Учеба давалась ему с трудом. Мы с ним вместе преодолевали эти трудности. С Раей у нас особых нежностей не было. Сложились какие-то сугубо деловые отношения. Старался в меру возможностей помогать ей. Если она, к примеру, занималась приготовлением пищи, то я всегда мыл посуду, хотя толкаться среди женщин на общей кухне мне не очень нравилось. Сейчас трудно об этом говорить, но общих точек соприкосновения у нас с Раей кроме секса — не было. Хотя, сказать откровенно, это большой залог счастливой семейной жизни. Многие семьи разваливались именно по причине диссонанса в постели, хотя при этом частенько выдвигались причины совершенно иные. У нас здесь все было нормально. Но, видимо, сказывался разный уровень интеллектов. Однажды она мне сказала: «Лучше бы ты был трактористом, чем гитаристом». Я и сам иногда подумывал, что с каким-нибудь сельским механизатором она была бы во сто крат счастливее, чем со мной.