С царем и без царя - [13]

10

Князь М. М. Андроников.

В последних числах января я был приглашен министром внутренних дел H. A. Маклаковым на большой обед, на котором, между прочим, был и В. Н. Коковцов, бывший тогда еще председателем Совета министров. После обеда он подошел ко мне и спросил, по какой причине я оскорбил князя Андроникова. На выраженное мною недоумение Коковцов пояснил, что князь Андроников ему жаловался на то, что, невзирая на троекратную свою просьбу быть мною принятым, каждый раз получал от начальника моей канцелярии отказ. При этом Коковцов добавил, что Андроников у него бывает и, вероятно, мог бы быть полезен и мне, как человек, во многом хорошо осведомленный.

Вскоре после нашего разговора я назначил князю Андроникову прием. В мой кабинет в Царском Селе вкатился весьма любезный господин, извлекший из портфеля целую пачку записок, содержавших данные по различным делам государственного управления, а также пасквилей на некоторых министров и других высших сановников.

Я понял, что это за личность, и только удивлялся, почему о нем так много говорят в обществе. Во время моего пребывания в должности дворцового коменданта Андроников добивался возможности проникать ко мне приблизительно раз в два месяца, причем прилагал все усилия и старания к тому, чтобы заинтересовать меня чужими делами, а самому выведать мои мнения о высших сановниках и министрах. Это ему плохо удавалось, так как я вообще относился к его болтовне совершенно индифферентно, чем однажды вызвал его большую обиду на меня: рассеянно выслушав его намеки на нечестность одного из высших чинов военного ведомства, я ответил: «Несчастный... неужели?..»

Положение князя Андроникова было исключительное: не занимая никакой определенной должности, он обладал способностью втираться к некоторым министрам, дружить с чиновниками различных ведомств. Почти при каждом назначении кого-либо на высший государственный пост он являлся одним из первых с поздравлениями, обыкновенно поднося икону, от принятия которой, по его словам, отказаться нельзя было. К сожалению, Андроникову покровительствовали многие из высших сановников, находя удобным пользоваться им для своих личных целей.

Одним из козырей в руках М. М. Андроникова было его знакомство с Г. Е. Распутиным, который у него бывал и именем которого он влиял на людей, нечистоплотных в выборе средств для достижения личных выгод. Связь имени Андроникова с именем Распутина вселяла в некоторых убеждение, что он через Распутина достигал успешного проведения дел в придворных сферах; рассказывали даже, будто бы государь и императрица имеют с ним какие-то сношения; но это, конечно, являлось чистейшим вымыслом.

Однажды я получил присланную мне от Ее Величества икону и приглашение зайти к ней. Из разговора с государыней я узнал, что икона прислана ей Андрониковым, но что она ни под каким видом не желает от него ничего принимать и потому просит меня ему икону вернуть. Что касается взгляда государя на Андроникова, то я лично могу засвидетельствовать, что, когда случайно зашла о нем речь, Его Величество высказал свое весьма отрицательное о нем мнение.

11

Субсидии В. М. Пуришкевичу.

На одном из докладов начальник моей канцелярии попросил меня утвердить список выдач из так называемого секретного фонда.

Ежегодно отпускалось в личное безотчетное распоряжение дворцового коменданта на нужды охраны 100 тысяч рублей. В данном случае в списке значилась выдача члену Государственной думы В. М. Пуришкевичу, составлявшему одно из украшений Союза истинно русских людей.

Мой предшественник находил правильным выдавать пособия Пуришкевичу из сумм охраны, причем, как доложил мне начальник канцелярии, пособия эти достигали ежегодной цифры в 15 тысяч рублей.

Основанием для выдачи таких денег служили якобы повеления государя, а целью их было поддержание через посредство Пуришкевича целого ряда организаций: Союза Михаила Архангела, Академического союза студентов университета и тому подобных, никакого отношения к охране не имевших. Я счел более осторожным до решения этого вопроса доложить его государю. На следующее утро я изложил Его Величеству свой взгляд, что деньги отпускаются на нужды охраны, а правые организации и член Государственной думы Пуришкевич, насколько мне известно, охраны не несут: потому мне казалось бы нежелательным выдавать эту субсидию, так как, таким путем поддерживая правые организации, дворцовый комендант будет невольно вторгаться в вопросы внутренней политики государства, не говоря уже о том, что некоторые правые союзы возглавлялись лицами с весьма сомнительною репутацией.

Государь вполне согласился с моим мнением, и, когда я испросил разрешения на передачу этого и подобных ему дел на усмотрение министра внутренних дел, Его Величество ответил: «Конечно».

Сообщив об этом министру внутренних дел, я узнал удививший меня факт, что В. М. Пуришкевич получал пособия также и из департамента полиции.

Как только мой отказ в денежной выдаче Пуришкевичу стал известен некоторым лицам ближайшей свиты, на меня посыпался целый град упреков, а ближайшим результатом прекращения субсидий из Царского Села русским людям, много говорившим о своей преданности престолу, но мало ее проявившим при революции, было озлобление против меня со стороны Пуришкевича, публично выявившееся 19 ноября 1916 года, когда он, воспользовавшись своим правом безнаказанно говорить с трибуны Государственной думы, умышленно оклеветал меня.