Ржавый калейдоскоп - [2]

— Это что такое?

— Где? — отозвался Черных, в это время осматривавший зачем-то потолок.

— Где-где… внизу, блин! — шепотом ругнулся Абумов.

Черных тоже посмотрел на пол.

— Не знаю, — озадаченно сказал он. — С каких это пор на военных кораблях паласы расстилают?

Над головой раздались шаги.

— Стой, кто идет! — сказал Абумов, и оба солдата нацелили автоматы вверх, в люк.

— Старшина Короленко, — ответил знакомый голос. — Где Рябова девали, изверги?

— Туда пошел, товарищ старшина, — Абумов указал рукой направление.

— Хорошо. Мы тогда в другую сторону, — и он сделал знак еще двоим матросам следовать за ним.

Впрочем, не прошло и минуты, как все трое вернулись.

— Чепуха какая-то, — пробормотал старшина. — Ни одной двери… Где там ваш Рябов?

— Наш, — машинально поправил его Черных, всматриваясь в темноту. — Наш Рябов…

— Тупик, — Рябов оглянулся, — Швейцер, как там у вас?

— Тоже тупик, товарищ старший лейтенант…

— Так не бывает, — хмуро сказал Рябов.

И в этот момент пол под ногами дрогнул раз, другой, возник низкий, давящий на уши гул — и в стене рядом с Рябовым распахнулось овальное отверстие. И еще одно возникло за спиной Швейцера и его приятеля Заблудовского.

А потом тонкие белесые нити метнулись к четверым солдатам и втащили их в нутро корабля.

— Кричали, что ли? — вскинул голову Короленко.

— Э… Кажется… — начал Абумов, но старшина не дал ему договорить:

— Николаев, Вольф — за мной!

Им не удалось сделать и пяти шагов. По обе стороны коридора открылись люки — так Короленко это понял — и что-то схватило его и Николаева. Вольф успел затормозить, но, судя по воплю, сцапали и его.

— Абумов, Черных, живо от!..

Старшина не договорил. Белесые нити скользнули ему в открытый рот и дальше — в носоглотку, пищевод и легкие. Он закашлялся, попытался было сжать зубы — и захрипел от выворачивающей его наизнанку боли.

И еще он понял, что ни Абумов, ни Черных больше не помощники.

* * *

Онопко прошиб холодный пот. В свой треклятый бинокль он видел…

Как двое матросов, осматривавших рубку, взмахнули руками и провалились куда-то вниз…

Как один из тех, что стояли у люка, отпрянул в сторону, ударился ногой об ограждение и свалился в воду, а второго что-то схватило и втащило в этот люк…

Как корабль дал вдруг задний ход и подмял под себя катер береговой охраны…

Как матрос с другого катера, оставшийся за штурвалом, выскочил за борт…

И еще Онопко слышал выстрелы. Оставшийся на катере начал палить вверх, а кто-то из матросов на берегу выпустил пару длинных бессмысленных очередей по кораблю.

А корабль тем временем развернулся и, быстро набирая ход, двинул в открытое море, таща за собой два катера береговой охраны — в одном из которых еще оставался один размахивающий автоматом солдат.

Онопко следил за кораблем, пока тот не вплыл в облако тумана, то самое, грязно-серое со слабыми голубыми искорками, вспыхивавшими то тут, то там. И — если только это не было обманом зрения вследствие нервного перенапряжения, — Онопко увидел, что корабль начал меняться.

А после — пропал.

* * *

Матрос Лукьянов не знал, что ему делать. Он сидел, вцепившись левой рукой в штурвал, и пытался прицелиться из своего автомата — но куда?

Потом со стороны корабля раздался громкий треск. Обшивка пошла трещинами, словно корабль что-то взламывало изнутри, как безумная улитка, решившая избавиться от своей раковины.

Лукьянову больше всего хотелось упасть на дно катера, закрыть голову руками и, может быть, заснуть. Или — проснуться. Но он не мог. Левая рука не подчинялась. Единственное, что он смог сделать — это отвести взгляд от того, что проглядывало сквозь трещины расползающейся обшивки и того, что было за ней…

А море и небо уже сменили свои привычные цвета.

Корабль-Матерь

…С интересом, лишенным чувства, наблюдал он себя и того, частью кого он стал. Кто был, в свою очередь, частью кого-то еще, большего и неизмеримо важного — именно Этому следовало отныне служить, отныне и до конца…

…Решил осмотреться, не углубляясь. Сосредоточился на себе и тех, кто пришел с ним извне. Изначально их было восемь, но двоих, проникших в фальшивую рубку, уже можно было не считать: их разумы отныне были перемешаны друг с другом и поглощены Разведчиком — вот как звался тот, частью кого он был! — а все остальное использовано для укрепления корпуса. Остальные пятеро находились рядом с ним. Их обнаженные тела он видел одним глазом — и, возможно, еще чем-то, — а через нервы второго глаза Разведчик сейчас проверял его на пригодность. Сгодится ли он для усиления зрения и слуха Разведчика?..

…Наблюдал за еще двумя, подвергнутыми проверкам. Оба извивались, странно замедленные, разевающие рты в неслышном — вовсе не неслышном, просто сейчас ему не требовалось слышать — крике…

…Остальную троицу Разведчик проверял на выносливость. Они должны были стать внутренними стражами или атакующими, поэтому спешить было нельзя…

…А Разведчик спешил. Он чувствовал это. Что-то пошло не так. Вероятно… Вероятно, То, кому они служили — отныне и до конца, — было в большой опасности…

…Поэтому Разведчик проник одному из возможных усилителей во вторую глазницу и в рот — и слабое человеческое тело вдруг переломило в позвоночнике, а на выдранных из глазниц белесых нитях повисли красновато-серые ошметки…