Ржавое золото - [42]

— Да-да, приму все меры, — заверил Дебдорой, протиснулся в дверь, встал посреди комнаты, извлек из мешка какой-то комок и бросил на пол. Возникла щуплая желтокожая старушонка.

— Малярия трехдневная, — поклонилась она.

— Нет, не она.

Малярию отправили назад.

— Горячка родильная, — отдувалась распухшая женщина.

Контанель фыркнул, смущенный Дебдорой вернул даму в мешок и достал следующую.

— Подагра, — это была недовольна, ее оторвали от настоятеля монастыря, который баловался редкими винами и паштетами.

— Рано ему еще подагрой обзаводиться, — Дебдорой извлек следующую хворь. — A этой — поздно, — отправил на место родимчик.

Далее был представлен целый ряд аденовирусных господ и гриппов. И говорящий с иностранным акцентом, изъязвленный, облезлый господин люэс, и синемордая апоплексия, и черная оспа, и краснуха, корь, скарлатина, дифтерия, собачья лихорадка, и сенная лихорадка, и водяная лихорадка, и болотная. И чесотка, фурункулез, и проказа, три разновидности гепатитов, и заразное безумие, и цинга… Щелкало зубами и пускало слюни беспощадное бешенство, столбенел столбняк… Словом, почитайте лучшие медицинские энциклопедии, около одной сотой всех человеческих хворей подчинялось Дебдорою, и он их продемонстрировал виконту де Эй. Несчастный виконт сначала пугался при виде этих бедствий, но вскоре устал и лишь вяло ронял: «Нет». Дебдорой все энергичнее шарил в мешке, разыскивая еще не представленных, и наконец, при виде бледной, истощенной, покашливающей и личности Контанель воскликнул: «Она!»

Это была бледная гнилица. Что, не знаете? И это неудивительно, ибо Дебдорой с воплем: «Ах, ты!» — вцепился лапой в ее шею.

— Задушу!

— Погоди, погоди… Пригожусь еще, — хрипела гнилица. — Я же смерть лютая, хворь неизлечимая!

— Сгинь, проклятая! — когти еще трех паучьих лап рвали хворь. — Из-за тебя, служанка неверная!.. Своевольничать мне?!

Летели и таяли клочья одеяния и тела, и через минуту от бледной гнилицы следа не осталось. Заодно сгинули все мириады ее порождений, что грызли и отравляли своими ядами тело виконта. А в мешке жалобно выли — а ну, как и до них доберется!

— Все видели этого юношу? Только посмейте к нему подойти! Я вас… — тряхнул мешком Дебдорой.

— Я не видел, я! — заорал кто-то. — Позволь взглянуть. — Из горловины высунулась покрытая гнойными язвами и бурыми струпьями рожа, поморгала опухшими веками, прошамкала: — Мое почтение! — и скрылась.

— Вот так, — подвел итог Дебдорой, успокаиваясь. — У нас круто. Мы — честные. Так и передай господину де Спеле. — И небрежно поинтересовался: — А как, кстати, у него дела?

— Дела? — прищурилась Матильда. — А вы сами у него спросите. Сейчас он с охоты вернется, Вот и поговорите.

— Благодарю, благодарю, но я тороплюсь. У меня важное свидание. Тоже знаете ли, дела… А вам, уважаемый виконт, за беспокойство… не побрезгуйте. — И положил на одеяло тугой и тяжелый мешочек.

— Черепки, наверное? — хмыкнула Матильда. — Знаем ваше золото колдовское!

— Ни в коем случае! — взвизгнул демон. — Настоящее, не заговоренное. Один узурпатор расплатился. Так что вы уж… извините. — И исчез.

— Ой, кажется, легче… — Контанель глубоко вздохнул, неуверенно кашлянул и сел. — Да нет же, все действительно прошло! Я сейчас встану. Я совсем здоров! — отбросил перину, спрыгнул на пол, но пошатнулся и снова сел на кровать: — Слабый еще.

— Конечно, слабый, — подхватила Матильда. — Голодный потому что. Вот пока перекуси: ветчинка, паштетик, лепешека, яблочки, отвар, виноград. А потом Рене придет, поросенка принесет!

* * *

Но господин де Спеле появился аж вечером и без добычи. Вернее, он принес не поросенка, а, так сказать, настоящую свинью. Он не зашел в домик, а вызвал Матильду, отвел ее к конюшне и, глядя в темнеющие небеса начал:

— Ты оказалась пророчицей, Тильда. Я не уберег Контанеля. Тильда подавила смех, ничего не ответила, только кивнула. — Я погубил его, он обречен. И телом, и душою. Я был у Гелиорга… второе звено цепи… он определил болезнь и сказал, что лекарства против нее нет, нет спасения. Не более трех суток жизни.

Это был ужасно… но только утром, а теперь Матильда грызла губу, с трудом сдерживая смех и вопль торжества.

— Ты молчишь… — по-своему истолковал де Спеле. — Действительно, о чем говорить? Мы потеряем драгоценное время, пока найдем замену человеческой душе Контанеля. Что до него, то ему я могу помочь лишь одним. Вот, — извлек из кармана флакон. — Это яд. Безболезненный, усыпляющий. Я превращу Контанеля в Срединного. И отпущу на волю, пусть живет, как человек. Старейший согласен, оставит его в покое. Контанель будет почти как человек, только болеть не будет, детей не оставит, если пожелает умереть — умрет. Ну, это я ему потом объясню. Можно было бы пригласить графа де Минюи, он превратил бы Контанеля в вампира, но это сложная судьба. — Взглянул на Матильду, на ее странно искаженное лицо. Ну, еще бы! Она едва сдерживалась! Но де Спеле понял ее мину, как очень для себя неодобрительную, и закончил решительно: — Я дам ему яд. Он безвкусный, я проверил.

— А закусывать он чем будет?! — грохнула Матильда — взорвался накопленный запас торжества. — Вы, почему порожняком? Где дичь? Помирать натощак прикажете? — И так хлопнула де Спеле по плечу, что флакон выпал и разбился.