Ржавчина. Пыль дорог - [2]

– Дэй.

– Разве такое имя есть?

Боги, папаша, а вам-то не наплевать? Запоминается хорошо, никаких дурацких сокращений к нему не выдумаешь.

– Раз меня так зовут, значит, есть.

– Ну, дело твое. Дверь я закрываю.

Первым делом я не с раскладушкой начал возиться, а полез под душ. Тот, кому приходилось по несколько дней находиться в дороге, меня поймет.

В треснутом зеркале на стене мелькнуло мое отражение. У меня лицо чужака, я говорил? У большей части населения Центральных регионов глаза серые или голубые, а волосы темно-русые. Поэтому мою смуглую физиономию в обрамлении длинных черных хайров видно за километр. Ах да, светло-карие глаза по контрасту со всем этим богатством кажутся почти желтыми, что превращает меня в воплощенную мечту любого патруля.

Отрубился я в ту ночь почти сразу же – сказалась усталость. А утро началось со звона посуды. Встал я, как мы и договаривались, за час до открытия. За это время надо было успеть расставить поднятые вечером стулья, принять кое-что из продуктов у владельца местного магазинчика и починить дверцу кухонного шкафа. Успел.

Ничего, видали мы работу и похуже. Машины, например, мыть. В данном случае необходимость впахивать с утра пораньше компенсировалась тем, что в будние дни посетители подтягивались ближе к полудню. С самого утра могли забрести только неработающие старики.

Скучно? Нет, скучно мне никогда не бывает. Я видел, наверное, больше городов, чем любой другой парень моих лет. Ради этого можно и потерпеть временные неудобства…

Никто не знал, откуда этого парня принесло в город. Нелюдимый и молчаливый, он не сошелся близко ни с кем из здешних жителей. Впрочем, с ним тоже не стремились заводить знакомство. И что за нелегкая потащила его в дорогу? Хотя тяжело, наверное, усидеть на месте, когда у тебя такие глаза…

За дочерей Лори опасался не напрасно. Старшая, Милли, была моей ровесницей и из кожи вон лезла, лишь бы доказать, что она уже взрослая. Всеми доступными способами.

Я ей казался диковинкой вроде экзотической зверюшки. Интересное, надо сказать, ощущение, но я еще не настолько выжил из ума, чтобы крутить роман на таких условиях. К тому же она мне совсем не нравилась. Пухленькая, светленькая, с ямочками на щеках, по-своему, конечно, очень симпатичная. Я же предпочитал рыжих или темноволосых, с хрупкими фигурами и большими глазами.

Нет, в какой-то мере я ее понимал. Сложно получить первый опыт, когда все и все на виду. А я через несколько месяцев уеду и увезу маленький грех ее юности с собой. Так ей не придется всю жизнь встречаться со мной взглядами.

Но неплохо было бы и поинтересоваться моим мнением, разве нет?

– Дэй, помоги! – донеслось из подсобки. Я отложил топор, которым пытался поддеть крышку ящика с консервами. Подхватил у Милли корзинку овощей и отнес на кухню. После чего продолжил мучить злосчастный ящик.

– Дэй.

– А?

– Что у тебя с глазами? Это линзы?

– Я похож на человека, у которого есть деньги на контактные линзы?

– Ну… Не знаю, – Милли сидела на высоком барном стуле, забросив ногу на ногу и старательно демонстрируя коленки.

То ли ржать, то ли плакать.

Так все и катилось потихоньку. До одного памятного вечера в баре у Лори. Зашел как-то мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти. Обширные залысины, обычная для этих мест одежда – потертые джинсы и клетчатая рубашка.

И сразу разговоры стали чуть тише. Мужика не то что побаивались – скорее, опасались. Того, что он может сотворить.

Мужик протопал к стойке и заказал пиво.

– Дэй, достань! – крикнул мне Лори, не желавший отрываться от каких-то своих дел. Я полез в холодильник, вскрыл новую упаковку и поставил на стойку запотевшую банку.

Тааак.

Да что они все на меня пялятся?! Что пялятся не с любопытством, а с суеверным ужасом, я понял лишь мгновение спустя.

– Лори, – процедил мужик сквозь стиснутые зубы, – ты кого на работу взял?

– А что не так, Рейт? – удивился хозяин.

– Глаза у парня поганые.

– Так мне с ним не детей делать, – попробовал неуверенно отшутиться Лори.

Но было поздно.

Все уже услышали и запомнили.

Рейт, как я потом узнал, был местным психом. Этакий дежурный скелет в шкафу каждого уважающего себя городка.

Причем двинулся он на войне, с фронта вернулся с нехорошим блеском в глазах и поселился в доме на окраине. Работал от случая к случаю и много пил, служа пугалом для городских мальчишек.

Но основная гадость была в том, что Рейт, хоть и псих, был все-таки своим, а я, с полным набором шариков и роликов, – приезжим. И не стоит думать, что это – пустой звук.

Милли повадилась якобы по делу заходить вечерами ко мне в кладовку. Без стука. Я уже подумывал привинтить к двери хоть какой-нибудь шпингалет.

В тот раз я сидел на раскладушке и перелистывал «Паруса и струны». Одна из немногих книг, когда-то захваченных мною из дома. Казалось бы, тому, кто вырос у моря, всякие корабельные приключения должны надоесть до зубовного скрежета. Но вот не надоедали.

– Дэй, ты мне не поможешь? – Милли мельком скользнула взглядом по обложке, но не заинтересовалась. Кажется, куда больше ее удивило, что я вообще читаю.

– А что нужно сделать? – я отложил книгу.

– Вешалку в коридоре прибить.