Ржаной хлеб с медом - [8]
Строителям стоило лишь услышать, какое несчастье случилось с Ецитом, и автокран на всех парах понесся к месту происшествия.
Стрела, известно, предназначена не для лазанья, тем не менее Лапа по распоркам быстро добрался до изнемогшего петуха. Наверху он обнаружил, что Ецит не просто застрял. Вдобавок и нога пополам. Электрик бережно выпростал птицу из кабелей. Освобожденный Ецит прильнул к спасителю, совсем тихий, съежившийся. Только хрипел и, наклонив голову, преданно глядел в глаза.
Лапа помчался на санитарную бойню. Уж конечно, не для того, чтобы прикончить петуха. К санитарному врачу, который там вспарывал подохших кур. Птицы ни с того ни с сего не околевают. Доктор обязан был выследить причину, чтобы уберечь здоровых от заразы и чтобы на фабрику не напал мор.
Дверь была открыта, а внутри пусто. Виестур успел забыть, что идет собрание. Но не оставлять же Ецита со сломанной ногой. Пришлось набраться нахальства, открыть дверь зала заседаний и послать доктору записку.
Ветеринар свирепо спросил:
— Какая сволочь это сделала?
— Несчастный случай на производстве, — пошутил Виестур, чтобы как-то унять его гнев. Рядом с доктором он воспрянул духом. Теперь Ецит, считай, спасен.
Вскоре нога была обмотана так же плотно, как черенок ножа у сапожника. Ецита опустили на пол. Петух сел. Видно, накапливал силы. Посидел недолго, стал подниматься.
— Пошел! — обрадовался доктор своему мастерству.
— Прихрамывает, — поскромнее оценил успех Виестур.
Это снова был тот самый Ецит, что и прежде. Только еще чуть осовелый.
Доктор поискал хлебных крошек.
— Толи перекормили его, то ли не оправился после шока.
Будто поняв, Ецит подобрал несколько крошек.
Виестур потер ладони:
— Снова в строю! Колупается!
Доктор ничего не сказал. Только смотрел и смотрел. Не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь накладывал шины на ноги петуху или курице.
Домашнюю птицу с переломанными конечностями забивают. Лошадей с переломанными ногами пристреливают.
Доктор работал не в цирке и не в зоопарке. Он заведовал ветеринарной частью на производстве.
Петух испугался бурного всплеска Виестуровых чувств и отковылял несколько шагов в сторону.
Только сейчас Лапа увидел сумку с инструментами и сник. Точно его стукнули по голове.
Не сказав ни слова, рванул с места. Ецит за ним. Всю порогу не отставал от своего спасителя. Так вдвоем и бежали по асфальту. Один — большими шагами, придерживая рукой заплечную сумку, второй — дробно мельтеша лапами и на каждом шагу заваливаясь вправо.
Электрик распахнул дверь седьмого помещения.
— Эй, хозяйка!
Хозяйка не отозвалась.
Виестур выругался — сколько можно трепаться на собрании! — и пошел дальше.
Того, что открылось его взору, он никогда еще не видел.
На повисших шеях болтались тысячи голов. В нос ударил сладкий, приторный запах. Сильнее, чем когда-либо.
У Виестура закружилась голова, его затошнило, но он устоял.
Он не знал, сколько стоит одна курица. Как-то не приходило в голову спросить. Да и не было нужды. С какой стати этим интересоваться инженеру-электрику.
Если заставят платить, ему с Аритой долго придется жить в пустой квартире. А может, не вычтут? Бывают же несчастные случаи. Сколько продукции каждый день увозят на санитарную бойню! Сколько цыплят перемерзло зимой, когда вдруг ни с того ни с сего отключили ток!
Ецит приподнял крылья и обошел вокруг Виестура. Прижался, наклонив набок голову, заглянул в глаза и в первый раз после несчастья запел.
Виестур погладил Ециту шею. Крепкую. И податливую на ласку.
РЕКСИС В ЦВЕТАХ
Агию бросили в пустыню и наказали сделать оазис. С чем еще сравнить строящийся колхозный центр, как не с песками пустыни? В один год подведены под ключ шестьдесят пять квартир. Улицу обозначили домики Ли́ванского домостроительного комбината. Зелененькие, как брошенные в землю горошины. Еще непривычные, оттого похожие на детские кубики. Но сколько их всего? Две короткие полоски по обеим сторонам дороги. Остальное — высокие многоэтажные дома.
Председателя часто упрекали:
— Неужто нельзя было построить поселок-сказку? Речка чуть ли не колечком опоясывает. Кругом взгорки, низинки, куда ни поставишь дом, — глазам радость. Ты же понатыкал многоквартирные коробки и всю красу испортил.
Председатель кивал, но не соглашался.
— Что я, глупее тебя? Покажи мне колхоз, который в течение года построит шестьдесят пять особняков. Специально я, правда, не интересовался, ну, может, «Адажи». Зато теперь у меня шестьдесят пять квартир. Смекаешь? Вам подавай виды, панорамы, пруды да пригорки. А я, прежде чем предлагать работу, должен подносить на ладони квартиру, иначе нам не ударить по рукам.
Атвар Иннис знал, что говорит. Три года назад его выбрали руководителем колхоза, попавшего в список экономически отсталых хозяйств. В районе с ними носились как с писаной торбой, лишь бы сдвинуть с мертвой точки. Отсюда и размах строительства.
Атвар Иннис говорил:
— В красивый пейзаж можешь посадить парочку, чтобы пошептались, помиловались. Но и они, чуть только повеет вечерней прохладой, захотят под крышу или хотя бы в стог сена.
Он был вне себя, когда однажды прикатил автобус с представителями творческих союзов. Вознамерились, мол, помочь отстающим хозяйствам! Исходили, осмотрели все вдоль и поперек. И наговорили с три короба о равновесии человека и природы в современном поселке.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.