Ржаной хлеб с медом - [7]
На фабрике этой радости единоборства недоставало. Лишь аварии вышибали из однообразного течения времени.
Виестур отвечал за вентиляционные устройства. Оставаться без пищи в бетонных помещениях куры какое-то время могли. Но если заклинивало подачу воздуха, это была катастрофа, от которой жди наихудшего.
При знакомстве директор сказал:
— Будете поддерживать жизнь.
Поддерживают огонь в печке.
А жизнь?
Виестур мгновенно представил больницу, где в особой камере лежит подключенный к сложной системе человек. Больной медленно угасает, а клубок проводов упрямо поддерживает в нем жизнь.
Когда Виестур обошел фабрику, он пал духом. Даже говорить не хотелось. Тысячи кур. Миллионы яиц. Заточенная в исполинских машинах пернатая живность, при виде которой одну отдельную птичью жизнь воспринять невозможно.
Несушки содержались в металлических клетках. Механизмы ссыпали корм, и тысячеголовый дракон клевал, клевал… и нес яйца. Гнезда, собственно, не было. Вместо него проволочная сетка. Яичко докатывалось до скользящей ленты — и все дела. Куры толкали, друг друга, отпихивали. В тесноте им толком и развернуться нельзя было.
На совещаниях никто не говорил:
— Вчера куры снесли…
Докладывали:
— Вчера мы произвели…
Со временем Виестур притерпелся. Он стал воспринимать кур как некую яйценосную массу, которая быстро сокращается и которую после определенного срока заменяют другой. Точно отслуживший механизм.
Иногда, правда, накатывала тошнота.
Если в металлической клетке у какой-нибудь несушки появлялась болячка, другие сестры, не ведая жалости, жадно набрасывались на нее. Возможно, давала себя знать естественная потребность. Догадка о живом червяке, которого птице положено клюнуть. Кто знает. Копошиться и самим найти что-нибудь негде. На полу худо-бедно можно хоть когтями поскрести. А чем заниматься на проволочной сетке? Тут позволялось лишь пить, есть да нестись. Нельзя было даже посидеть на шестке. Спать полагалось — припав к той же металлической сетке, которая пропускала через себя только помет.
Виестур знал, в каких помещениях производят больше, в каких — меньше. И уже не позволял себе глупостей — не говорил, что куры несутся.
Скоро Лапе казалось, что он весь пропитан тошнотворным приторно-сладким духом. В столовой он на курятину смотреть не мог, стал отказываться от самых вкусных блюд.
Если случай сводил Виестура с бывшими товарищами, он рассказывал, как заправский фабричный рабочий:
— В прошлом месяце мы произвели сверх плана столько-то яиц. Говорят, премию дадут.
Электрик стал равнодушным к заточенной в клетках яйценосной массе. Такова работа.
Но человек остается человеком. Кого-то поласкать, потрепать по шее надо. Мало ли рабочих, провозившихся на фабрике целый день с живыми существами, придя домой, подставляют плечи под собачьи лапы? А сколько их гладит кошек? Кто считал?
Нить человек — скотинка в промышленном производстве обрывается. Видно, потому и хочется снова завязать ее где-нибудь в другом месте. Только так можно объяснить всеобщую привязанность к Ециту.
Ецит был обычным петухом, который вел себя на фабричной территории как полновластный хозяин. Встречал людей, провожал, клевал с ладони, прыгал на плечо. Строители приучили Ецита лазить по лесам. Короткими, но энергичными перелетами петух возносился на крыши помещений, на кузова автомашин. Экскурсанты, вдоволь нагулявшись по фабрике, увидев Ецита, поднимали восторженный крик.
Его величали Родоначальником.
Шутники рассказывали приезжим, что петух послужил художнику моделью для фабричной эмблемы. Экскурсанты верили на слово, не замечая, что на эмблеме промышленного гиганта изображена голова курицы.
Виестуру Лапе ходить по территории завода приходилось чаще, чем другим. Лапа и Ецит внимательно следили друг за другом. Если петух куда-нибудь запропастился, мастеру по вентиляторам стоило лишь позвать:
— Дружок, дружок!
И Ецит несся к нему, крича и кудахча во всю свою петушиную глотку.
В тот день Виестур получил очередное задание: явиться в седьмое помещение исправить вентиляционное устройство.
Лапа закинул на плечо сумку с инструментами и выбежал из каморки электриков. Дело не ждало, и он забыл о Еците. Петух напомнил о себе сам. Вскричал так жалобно и необычно, словно попал в когти ястребу. Радоваться и в самом деле было нечему.
Ецит висел в кабелях, тянувшихся от столба к столбу до самой строительной зоны. Там воздвигали новые помещения для кур. Провода были протянуты довольно высоко. Чтобы под ним могли проехать не только автомашины, но и автокраны.
Куда Ецита потянуло, куда он хотел вознестись, неизвестно. Можно было лишь догадаться, что сперва он взобрался на крышу. Потом пытался долететь до перепутавшихся кабелей. Но, видно, оступился, потерял равновесие, упал на бок — и теперь висел на одной ноге, хлопал крыльями и истошно кричал.
Оставить Ецита в беде было нельзя. Добраться до петуха оказалось не просто. Если прислонить к кабелям стремянку, не выдержат временно поставленные столбы. С крыши дотянуться невозможно. Выковыривать его багром? Эту мысль Виестур Лапа отбросил сразу. Надо бежать на строительный участок, хоть он и расположен не близко, попытаться найти автокран и вскарабкаться к петуху по стреле. Ничего другого на ум не пришло. Да и не с кем было посоветоваться. Весь коллектив сидит на собрании, ломает голову, как уплотнить кур. Сумей они втиснуть в те же клетки побольше несущейся массы, сколько яиц можно было бы получить сверх плана! Сразу бы подскочили премии. Виестур в говорильне не участвовал — сидел на посту дежурного.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.