Ржа - [34]

— Бе-ги… — тихо-тихо сказал Алешкин папа, а губы его были белыми от злости.

— Отпустите! — прогундосил подвешенный за нос.

— Пошел!!! — рявкнуло ему в лицо что-то страшное, что держало его так сильно.

Он прыгнул вверх, срывая себя с этих деревянных пальцев, развернулся еще в воздухе, упал по-кошачьи, одновременно на ладони и стопы, и рванул из такого положения вперед, наискось через полотно грунтовки, ничего не видя перед собой и чувствуя мокрое и горячее на губах.

Мальчишки смотрели во все глаза на Алешкиного папу. Тот еще несколько мгновений не отводил неподвижного взгляда от стремительно удаляющейся спины Прыгуна, а потом перевел его на испуганных индейцев. Его губы еще были белыми, но с лица уже сползало выражение окаменелой ярости.

— Ты его знаешь? — спросил он Алешку сухо и неприязненно.

Алешка боялся так, что готов был бежать за Прыгуном.

— Нет, — сказал он, и в этом коротком слове его голос сорвался.

— Вы же полдня себе эту мишень делали, а позволили сломать, — выцветший отцовский голос оживал нормальными, человеческими, интонациями. — Не могли защититься, так хоть ко мне бежали бы… Узнай, кто это, и скажи мне!

— Да, папа, — сказал Алешка.

Дуди смотрел очень внимательно на стоящего перед ним великана в пыльной робе. Пристально. Без тени улыбки.

16

— Мороженого бы сейчас… — глубоко и печально вздохнул Коля, глядя перед собой в чашку, где молдавское вишневое варенье из магазина было густо намешано с уксусом, соленым сливочным маслом и горчицей.

Про обряды инициации у индейцев и всяких дикарей вычитал Пашка. Точнее, вычитал его брат, а потом показал Пашке страшные картинки, где негры прыгали с высоких решетчатых башен вниз головой, привязав себя за ноги длинной веревкой. А индейцы-ацтеки продевали сквозь свои тела шипастые веревки. Еще там были фотографии проткнутых палочками носов, длинных шрамов на грязных боках, укусы акульих зубов…

Все это Пашка рассказал соплеменникам, когда они удалились ждать вождя и Дуди во временный вигвам — на трубы отопления и канализации под Пашкиным домом.

Идея посвящения в суровые воины понравилась племени сразу. А вот с методами инициации выходила заминка. Легче всего было залезть повыше на какой-нибудь стройке, привязать себя за ногу и… Но почему-то никто не хотел идти легким путем. Акульих зубов ни у кого в запасе тоже не имелось. И никаких других, кроме собственных. По словам Пашки, в каком-то африканском племени передние зубы выбивали невесте в процессе бракосочетания. Однако суровым воинам, оседлавшим теплотрассу, этот обычай был не к лицу — никто из них не собирался ни жениться, ни выходить замуж, ни тем более оставаться без зубов в расцвете лет. При этом каждому хотелось быть посвященным. Была идея съесть лимон (с кожурой) и не поморщиться, но любые фрукты были сумасшедшей редкостью в заполярной индейской прерии. Например, у Пашки дома лежала половина лимона в холодильнике, и взять ее не представлялось возможности: каждый вечер Пашкина мама отрезала прозрачный ломтик, чтобы бросить в чайник, и поэтому не могла не заметить пропажи. К тому же для инициации явно требовался целый лимон. Каждому. А не половинка на все племя.

— Для мороженого снег нужен, — ответили Коле. — Ешь давай!

Мороженое, как ни удивительно, это почти мифическое лакомство для северных детей. Туда, где ледяная ночь висит над снежными долинами по полгода, — никто не привозит мороженого, никому даже в голову не приходит такая глупость. Его приходится делать самому — из того, что есть под рукой. Сахар, сгущенку, сливочное масло (хоть оно чаще всего соленое), сухое молоко, а иногда даже яичный порошок, потому что он похож на сухое молоко, смешивают в разных пропорциях со снегом и выставляют на тот же снег. Полярная ночь — чудесный мороженщик: стакан с молочно-снежной смесью промерзает насквозь за считанные минуты. Вот только летом даже за полярным кругом снега не достать.

А заменить лимон чем-нибудь еще более противным, но доступным придумал Коля. И даже позвал индейцев для этого к себе домой. Хотя это и было формальным проступком, — вождь вполне конкретно указал место, где надо было его дожидаться — они все же пошли к Коле: уж слишком тоскливо было сидеть под домом и ничего не делать.

Смесь для инициации готовили вдохновенно, с горящими глазами. Бросили в чашку соленое сливочное масло, почти сразу — варенье, потому что оно, как и масленка, стояло на столе.

— Фруто де вишини, — прочитал на этикетке написанные русскими буквами нерусские слова индеец Дима. — То ли фруктовое, то ли вишневое… Пойдет!

И вылил на масло, куда Коля, похохатывая, уже сыпал горчичный порошок из пакета. Довершили дело доброй толикой уксусной кислоты.

Смесь источала адский запах. Жребий бросили на спичках, и выпало Коле.

— Три ложки! — напоминали ему братья по оружию. — Три! А то никакой ты не индеец.

— Если я съем, вы тоже будете! — зло ответил Коля. — Три ложки!

К моменту, когда вождь с тяжелой сумкой в руках и Дуди под рукой заглянул под дом, племя уже сидело совсем по другим местам. Каждый по одному. У каждого был жесточайший понос.

— Это вас Маниту наказал! — выговаривал вождь бледным от бессонной ночи индейцам на следующий день.