Ржа - [32]

Куропатки поймались на удивление быстро. Первая — уже минут через пять. Алешка хотел вытащить ее и сберечь живой, но нечаянно свернул птице шею стеклянным горлышком. Зато двух других они посадили в сумку невредимыми. И пока шли домой (костер жечь так и не пришлось), обсуждали куропачью судьбу — Пашка говорил, что любит, когда у них хрустит поджаренная шкурка, Алешка же мечтал о небольшом куропатководческом предприятии и куропачьих яйцах. Ведь яйца в северном поселке тоже были дефицитом, и сделанный из яичного порошка омлет обычно напоминал по вкусу и текстуре подошву резинового сапога.

Куропатки задохнулись в сумке насмерть, потому что там разлился керосин из неплотно закрытой баночки. Сначала птиц отнесли домой к Алешке, а потом к Пашке, но домашние, лишь только учуяв авиационный дух от белых перьев, сразу выгоняли охотников на улицу, а на их добычу не хотели и смотреть. Пришлось все выбросить, кроме термоса. Даже сумку.

15

Фффшшик! Вырезанный из тонкой листовой стали стилизованный цветок о восьми лепестках мелькнул в воздухе и воткнулся в цокольные доски длинного двухэтажного дома. Фффшшик! Еще один уверенно засел в дереве рядом с первым.

— Сюрикены, — объяснил Коля, — оружие ниндзя!

Фффшшик! Стальные цветки образовали на синей крашеной доске красивый треугольник. От этих кусочков железа на индейцев повеяло мужеством.

— Здорово! — сказал Пашка. — А я и не знал, что звездочки ниндзя — это сюрикены.

— Слово-то какое дурацкое, — сказал толстый Дима.

— Ну, можно говорить «шурикены», но это не совсем правильно. — сказал Коля. — Я читал книгу «Белый ниндзя», и там в предисловии было написано «шурикены», а в книге — «сюрикены». Получается, что про сюрикены там написано больше, чем про шурикены, и значит, так правильнее…

— И про что была книжка? Про сюрикены? — спросил Дима.

— Нет, про секс, — сказал Коля. — Я у мамы взял…

И чтобы скрыть легкое смущение, бросил в дощатую стену сразу три сюрикена.

Они отскочили от дерева и, звякнув, упали на асфальтовую дорожку. Дуди, не закрывая приоткрытого от удивления рта, бросился их подбирать.

Индейцы знали, что такое секс. Они не раз натыкались на это слово в книжках вроде «Белого ниндзи» и видели в кино. Алешка даже видел кино «Интердевочка» и «Маленькая Вера» — специально ходил посмотреть на секс. В кинотеатр пускали всегда и всех. Потом рассказывал соплеменникам.

— Наверное, секс — это больно, — сказал однажды индеец Пашка. — Взрослые так стонут ночью в спальне… А один раз я слышал, как мама сначала стонала, а потом говорит: «Хватит, больше не могу!» — и перестала стонать. Представляешь, как это тяжело?

— Неужели, когда мы вырастем, нам тоже придется этим заниматься, — сказал тогда удрученно Алешка.

— Да, — не менее удрученно ответил Пашка, — взрослые обязаны это делать. Водка вот тоже невкусная. А они ее пьют.

— От водки они бывают пьяные, — сказал Алешка.

— А от секса бывают дети, — сказал Пашка.

Потом подумал и добавил:

— Но, видимо, не каждый раз.

Потом опять подумал:

— Куда им еще дети? Я и так на кухне сплю…

Новое индейское оружие — сюрикены — Коля обнаружил на кладбище. Его продолжала терзать все та же мысль: как правильно хоронить мертвых? Все способы, о которых он знал, никак не подходили к тому, что он видел вокруг. И чтобы лишний раз в этом убедиться, он отправился на поселковое кладбище, расположенное на невысоком плато, часах в двух ходьбы.

Нужно было идти широкой, как река, рудовозной дорогой. Днем по этой грунтовке, твердой, как бетон, сновали туда-сюда могучие БелАЗы. И ходить здесь было опасно. С такой высоты водитель мог не заметить пешехода.

А вечером БелАЗов не было. Вечером на дорогу опускалась зыбкая северная тишина — без певчих птиц, без звона кузнечиков, без шелеста листвы. Только мерный и тонкий комариный гуд висел в воздухе, и солнце, выглядывая между горными склонами, стелило по дорожной пыли рыжий свет.

Могилы, за неимением высоких деревьев, показались издали — блеснули страшно веселенькой голубизной оградок. Коля остановился. Он чувствовал набегающий покой, будто подходил не к искалеченному вечной мерзлотой погосту, а к берегу океана.

Крестов на кладбище не было. Только железные крашеные стелы, узко-пирамидальные, с овалами выцветших или новых фотографий. На Колю живо и пристально смотрели мертвецы. Травы на могилах тоже не было — только камни и ягель, хранившие форму двухметровых прямоугольников. Могилы возрастом в несколько лет, первые с краю, до сих пор были голыми — лишайник еще не успел прорасти на их камнях. В этой земле, где даже автомобильный след на тундровом ковре не зарастает десятилетиями, вырытая могила была вечным рубцом и каждое лето сочилась свежей ледяной сукровицей.

Коля вздохнул, оперся, оглядываясь вокруг, на оградку ближайшей могилы и ощутил боль в ладони: железный цветок, украшавший железные прутья, кольнул его своим лепестком.

Сам цветок был с ладошку и крепился сквозь дырку в центре к длинной проволоке, навитой на оградку.

— Хха! — сказал Коля неизвестно кому и около часа потратил на то, чтобы развязать с помощью острых камней стальной узел, удерживающий проволоку. Потом он ссыпал на камни штук тридцать железных цветочков, чуть прихваченных первой ржавчиной. Оглянулся еще раз: на каждой могиле висели такие цветы. Исключений не было.