Рыжий - [51]

Я думаю, что предок Мэри — тупая, страдающая запорами скотина. Нет, Северный Дублин — безрадостное место. И все же, по моему мнению, Мэри обаятельная и рассудительная девушка. Уведу ее в мой залитый солнечными лучами сад, который я, по вполне понятным причинам, не называю Раем. О Мэри, позволь мне глазами прикоснуться к твоим соскам. Полагаю, собравшиеся здесь люди не любят друг друга. Спят на грязных простынях и ведут себя кое-как. И не задумываются о дне Страшного Суда.

Маларки схватил Дэнджерфилда за руку.

— Себастьян, не хочешь ли ты взглянуть на нечто весьма поразительное и удивительное?

— Хочу.

— Пойдем в винный погреб.

Себастьян и Мэри пошли заТони.

— А теперь, ради всего святого, тихо, а то у Клоклана сделается припадок. Просто загляните внутрь.

Они замерли у полуоткрытого окна в конце длинного темного зала и, облокотившись на подоконник, заглянули в черную дыру. В середине комнаты две фигуры переплелись на узенькой брезентовой раскладушке. Затем раздался громкий скрип и раскладушка рухнула. Голый Клоклан отчаянно прижимался к гладенькой, голенькой дамочке. О Боже, сказала она и застонала. Клоклан похрюкивал и, не обращая внимания на смех в коридоре, прижимался к ней.

— Видел ли ты когда-нибудь нечто подобное, Себастьян?

— Тони, я должен заметить, что Клоклан просто живчик.

— Старый потаскун. Никому не дает проходу.

Мэри убежала на кухню, в которой яблоку негде было упасть. Пол сплошь усыпан осколками. Чей-то голос:

— Обо мне можешь говорить все, что угодно, но не смей трогать моего короля.

— Да пошел он, твой король!

— Кто посмел это сказать?

— Пошел он!

— Прекратить! Кто это сказал?

— Король-дерьмо.

— Я этого не потерплю!

— Да здравствует Ирландия!

— Боже, спаси короля!

— В задницу твоего короля.

Пробираюсь сквозь толпу ирландцев. В воздухе пахнет убийством. Сжатые кулаки. Дым. Утомительная сцена. Шум — невыносимый. Упадок нравов. И отсутствие приличий. Я должен положить этому конец.

Дэнджерфилд залез на стол, ухватился за лампу и с корнем вырвал ее. Полыхнуло голубое пламя. На пол посыпалась штукатурка. В комнате раздались крики.

— Нас убили!

— Не смей распускать свои грязные лапы!

— Кто это сделал?!

— Меня ограбили!

— Меня обманули!

В наступившей темноте Себастьян вывел Мэри по железным ступенькам на улицу. Мимо проезжал извозчик.

— Послушайте-ка…

Экипаж остановился.

— Известно ли вам местечко, где мы с дамой можем выпить?

— О, разумеется, сэр, разумеется.

Они забрались в грязную кабину и уселись на разодранных сырых сиденьях.

— Все замечательно, Мэри. Не правда ли?

— Почему ты вырвал лампу? Ты же мог кого-нибудь убить.

— Я был шокирован нищетой духа и упадком нравов. Бьет ли когда-нибудь тебя отец по груди, Мэри?

— Он бьет меня по чему придется. Но я умею защищаться.

— Мы поедем в бар «Голова», Мэри. Там мы сможем спокойно выпить среди нормальных людей.

— Нет, я лучше поеду домой.

— Почему?

— Мне нужно. Ты учишься в Тринити.

— Откуда ты узнала?

— Мне сказала одна девушка. Все студенты из Тринити одинаковы. И только негры славные ребята. Не ведут себя нахально и не лезут в душу.

— Мэри, я хоть и не черный, но неплохой парень.

— Но ты же только что смеялся над теми голыми людьми в задней комнате.

— У них был симпозиум.

— Странное словечко.

Кеб проехал под железнодорожным мостом. Мимо мастерской по изготовлению надгробий. Мимо магазина, где я покупал жалкую жратву. Запах холодного молока. Обычно я покупал там пару яиц и кусочек ветчины. У девушки с необъятным бюстом. А она пялилась на меня. А однажды я купил у нее овсяных хлопьев и вышел на улицу совершенно пьяный. Пригласил пенсионеров выпить пива. Они зашли в пивную вместе со мной, смущенно покашливая и поправляя шарфы. И рассказали мне множество анекдотов. В основном об отцах и их дочерях. Я уже слышал их и раньше, но одним разом тут не отделаешься. А потом я рассыпал овес по всему заведению.

Себастьян поцеловал Мэри. Она скрестила руки на груди, но зато приоткрыла ротик. У нее упругие бедра и зад, но я не могу добраться до грудей. Чтобы в них вцепиться. О Мэри, пусти меня в свою оливковую рощу. Ох, какие тоненькие у тебя губки.

Сейчас, когда кеб едет вдоль причалов, мне хочется добиться от нее большей уступчивости. Меня огорчает, что Мэри чуть ли не борется со мной, по крайней мере, такое создается у меня впечатление. Она схватила мою руку и молча выкрутила ее. Я вытащил руку из ее клешни и вообще отодвинулся от нее.

— Мэри, я хочу тебе кое-что показать.

Себастьян вынул из кармана спичечный коробок. Раскрыл его и показал Мэри копию изображения Блаженного Оливера Планкета.

— Ты разве католик? Не может быть!

— Я принадлежу ко всем религиям. Особенно к католической.

— Нельзя быть католиком и принадлежать еще к какой-либо вере.

— Мэри, я штормовой ветер с Восточного Иисуса.

— Ты запудриваешь мне мозги. А мне нужно домой. Я живу на Кепел-стрит Бридж.

— А теперь-ка, Мэри, взгляни на этот старинный гостиный двор. В своем роде лучший во всей Европе. А я спою тебе

«Улица Зимней Таверны глупее

Любой другой глупой и злобной улицы,

Что может быть лучше и добрее

Для коровы из штата Миссури?»

— Нравится?

— Ты весельчак.

— Весь мир трясется от хохота. Время пришло.