Рюма в стране ирокезов - [4]

И засуетились:

— Заворачивай! Заворачивай сейчас же! Домой понесем. Давай сюда!

Никому, конечно, Нюрка найденыша не дала:

— Еще спинку изуродуете!

Девчонки вперед побежали. Когда Нюрка вошла в корпус, с этажа на этаж неслись крики:

— Клеопатра Христофоровна! Кто Клеопатру Христофоровну видел? Клеопатра Христофоровна, нам молоко нужно. Маленький у нас.

Это они толстой тетеньке кричали, кастелянше. Она, как доктор, в белом халате ходит и ключами гремит. Ключи у нее и от погреба, и от всех кладовушек: и от тех, где платья лежат и ботинки, и от тех, где хлеб, колбаса и разные разности.

Нашли Клеопатру Христофоровну! Значит, молоко малышу отыщется.

Быть или не быть?

Молоко нашлось не коровье, а «аровское», в банках. «АРА» — это тогда такой союз был, в Америке. Оттуда и муку белую присылали, и рис, и шоколад, и молоко сгущенное в банках. Молоко ведь американское. Кто их знает, кого они там доят: то ли бизоних, то ли антилоп или еще какую зверюгу. Да малышу-то все равно, аровское так аровское, лишь бы молоко.

Захлопотала Клеопатра Христофоровна, заквохтала, как наседка. Вообще она тетенька строгая, что б там корочку от хлеба отщипнуть или пальцы в сахарный песок запустить — ни-ни! И думать не смей. А тут увидела у девчонок найденыша и растаяла.

— Ах ты, маленький! Ах ты, сироточка! Курносый ты шельмец, а не мальчишка!

Ветошки на пеленки принесла, обмыла подкидыша. А шельмец знай себе ревет. И скажи откуда голос взялся! Там, в бурьяне-то, пищал, а тут по-настоящему орет, требует. А Клеопатра Христофоровна разливается:

— Жратоньки хочет маленький! Молочка хочет!

Разбавила кипятком «аровское» молоко в кружке, принесла и ахнула:

— Батюшки! Как же кормить-то? Ни рожка, ни соски!

Попробовали из чайной ложки поить — захлебывается.

Нюрка выручила. Она человек опытный — в няньках была. Обмакнула Нюрка тряпочку в молоко и сунула малышу в рот. Засопел тот, зачмокал. А Клеопатра Христофоровна:

— Ты что! Ты что! Зараза! Инфекция!

И все равно по-Нюркиному вышло. Только вместо тряпки Клеопатра Христофоровна бинт приспособила.

— Стерильный, — говорит. — Никаких микробов.

Нюрка только носом шмыгнула. Говорили ей, что микробы — это козявки такие, от которых болезни прикидываются. Что ж она слепая, что ль? Будто она козявок бы этих не увидела!

Малыш насосался и уснул на Нюркиной кровати. Тогда Клеопатра Христофоровна опомнилась и напустилась на Нюрку:

— Ты зачем его принесла? Что мы с ним делать будем?

— А как же? — удивилась Нюрка. — Он же брошенный.

И девчонки тоже:

— Он же умер бы, Клеопатра Христофоровна. Он же в бурьяне валялся.

— Ну, умер бы, конечно, — согласилась кастелянша. — А теперь куда? А заведующий что скажет? У нас же нет няни. У нас школьный детдом.

И совсем было Клеопатра Христофоровна хотела ребенка брать и нести к Петру Петровичу, к заведующему. А девчонки прямо взбеленились: Клеопатру Христофоровну оттолкнули, кровать загородили.

— Не отдадим! — кричат. — Не вы его находили!

Кастелянша в драку, конечно, не полезла. Она только пальцем постучала, сначала по Нюркиному лбу, а потом по деревянному топчану: «Бревно, мол. Глупая». И ушла. И Клавка за ней следом.

— Все равно Петру Петровичу доложу. Безобразие!

Клавка из девчонок самая старшая. Она уже девятый окончила и в этом году ее должны на работу устроить.

Клавка ушла, а девчонки стали думать, как маленького уберечь. Звонок придумала:

— Девочки! Девочки, а если в сарай его, а? Кролики ж у мальчишек живут в сарае и ничего.

И правильно, решили все, сейчас лето. К зиме что-нибудь придумать можно. И мальчишки к Петру Петровичу не пойдут, не выдадут.

Но вернулась Клавка и сообщила:

— Ша, девчонки! Без анархии. Соломон пообещал на совете вопрос поставить.

Был у древних евреев такой царь, Соломон. Из всех царей самый умный. А мальчишки Соломоном заведующего, Петра Петровича, прозвали. И не зря. Как сморозит кто-нибудь глупость, Петр Петрович пожует-пожует губами и скажет:

— Эх ты, Соломон, Соломон!

Да так скажет, что уж лучше б дураком назвал!

Или приведут проказника. Выслушает Петр Петрович, вздохнет и тоже Соломоном назовет. И звучит это примерно так: «Как же это ты, умная твоя голова, до таких дел додумался?»

Это же слово у Петра Петровича и высшей похвалой служит.

— Соломон, брат, ты! Соломон! — скажет и по плечу похлопает.

Петр Петрович нескладный: длинный, худущий. Ходит он широченными шагами и горбится, должно боится маковку об дверной косяк зашибить. Лицо у него тоже длинное. И брови лохматые — под ними и глаз не видно.

Вечером, после ужина, Клавка сказала:

— Девчонки! Марш в канцелярию! Совет будет!

Выше совета в детдоме никого нет. Он и хозяйственные дела решает, он и наказывает. В совете трое старших мальчишек и две девчонки. Из взрослых — только Соломон и дядя Шпон, воспитатель. Председателем у них не Петр Петрович, а Костя Востриков. Он тоже девятый окончил и скоро в Москву уезжает, на инженера учиться.

Совет каждую неделю в канцелярии собирается. Девчонки туда ходят, а Нюрка нет — новенькая, боязно. И некогда ей было — ревела. А сегодня пошла. Мальчонку на Шуру оставила, а сама пошла. Строго так Шурке приказала: