Рыцари свастики - [89]

Вернеру Прункману было безумно жаль себя, своих несбывшихся надежд и планов. Зачем он выбрал эту неблагодарную политику, где никто не ценит личной преданности и верности долгу, где все решают слепой случай и злой рок? Прункман тихо покачивал головой, как при зубной боли. В который раз он решал сойти с зыбкой почвы политической деятельности и целиком предаться сладкой жизни производителя пудингов. Он клялся и божился навсегда распрощаться с неблагодарной политикой, хотя в глубине души он знал, что все это бесполезно, ибо вкусивший однажды этого плода будет на всю жизнь отравлен. И горький вкус власти бередит кровь и душу, как приторный запах фимиама, воскуриваемый льстецами…

И уже назавтра он сидел в глубоком кресле в кабинете Тилена, который, потирая свои короткие пухлые пальцы, прерывистым голосом развивал перед ним грандиозные планы:

— Мужайся, Вернер. Еще не все потеряно. Мы создадим новую Национально-народную партию. И к нам придут сотни недовольных из НДП, где власть узурпировала шайка проходимцев. Они действуют там методами штурмовиков. Они оттолкнут от себя умеренно консервативные силы. Будущее за нами. Я чувствую себя, как рыба в свежей воде. Я создам партию и облачу ее в новые одежды. И ты займешь в ней достойное место, подобающее твоим талантам и способностям.

При этих словах Тилена Прункман надувался былой важностью и снова чувствовал себя на коне…

Рихард Грифе, как всегда подтянутый и энергичный, проводил совещание со своими доверенными лицами Паулем Миндерманом и Ойгеном Хинкманом.

— Вы знаете, господа, что на начало мая назначен съезд нашей партии. Но если как следует разобраться, съезд вполне может и не состояться. Большой беды от этого не будет, и я берусь утверждать, что в таком случае может быть даже определенная польза.

Тонкая морщинистая шея Хинкмана от напряжения покраснела. Белобрысый Миндерман непонятливо таращил свои белесые глаза.

Грифе невозмутимо продолжал:

— Постараюсь вам объяснить ситуацию доходчивым языком. Вы знаете, как встревожено правительство прежде всего зарубежными откликами на последние выборы в четырех землях. Особенную нервозность в Шаумбурге вызвало заявление Советов от 29 января, в котором официальный Бонн обвиняется в пособничестве нашей партии. Правительство реагирует крайне нервно на тот факт, что советское заявление нашло благожелательный отклик во многих западных странах. В этих условиях в Бонне крайне заинтересованы в том, чтобы мы вели себя как можно тише и безобиднее. Вы знаете, что последние события, связанные с исключением Тилена, были восприняты там с нескрываемой радостью. Это дало возможность властям вновь утверждать, что наша партия не представляет собой опасности и истекает кровью в междоусобной борьбе. Если же в этих условиях состоится наш съезд, это послужит поводом для коммунистов и их сторонников на Западе вновь поднять шумиху о так называемом неонацизме. Собственно говоря, на съезде больше всего настаивают те группы, которые, требуя соблюдения устава, на самом деле делают ставку на Гутмана, или же те, кто предлагает на пост председателя НДП лидера фракции в баварском ландтаге Зигфрида Пельмана. Видимо, вам излишне объяснять, что все эти варианты не входят ни в планы Буби, э-э, простите, фон Хаддена, ни в наши собственные. Зачем нам лишняя междоусобица в партии? А она неизбежно возникнет сейчас на съезде. Если говорить об интересах партии и о наших интересах, то нам всем выгоднее провалить весенний вариант съезда. Время работает на нас. К осени мы наведем полный порядок в партии, и выборы нового председателя пройдут в столь дорогой нам атмосфере единодушия и всеобщего энтузиазма. В то же время, если съезд будет сорван, мы сослужим добрую службу правительству, тем, кто сочувствует нам в рядах ХДС — ХСС, и одновременно сможем предстать в глазах своей и зарубежной общественности как жертвы левого террора…

Хинкман и Миндерман переглянулись. Их взгляды выражали откровенный восторг, предназначавшийся в первую очередь для Грифе: ну и голова этот Рихард! Такой стратег! Такой тактик! Просто приятно работать под его началом.

После общеполитической информации договорились о конкретном плане действий.

Выборы в Рейнланд-Пфальце и Шлезвиг-Голштейне и предстоящий съезд НДП в Висбадене вызвали многочисленные протесты профсоюзов и демократических общественных организаций, требовавших запретить съезд и саму партию. 3 мая в печати было опубликовано сообщение о том, что городские власти Висбадена под нажимом общественности расторгли договор об аренде НДП крупнейшего в городе зала «Рейн-Майнхалле», где 10–12 мая должен был состояться неонацистский съезд. Фон Тадден тут же сделал возмущенное заявление о травле «подлинно немецких патриотов» и перенес съезд на тот же срок в Нюрнберг. Это был открытый вызов: еще были свежи в памяти всего мира помпезные нюрнбергские съезды и манифестации гитлеровской Национал-социалистской партии. НДП арендовала нюрнбергский ярмарочный зал, так как предполагалось прибытие от 3 до 5 тысяч делегатов и гостей. Вечером 9 мая владельцы зала неожиданно расторгли договор об аренде. 10 мая утром лидеры НДП сумели добиться от нюрнбергского административного суда решения в свою пользу, но днем компания, которой принадлежал зал, обжаловала это постановление. Официальная печать трубила победу: демократия свернула шею коричневому чудищу, напрасно за рубежом шумели о неонацистской опасности и вообще вовсе не так страшен черт, как его малюют.