Рыцари пятого океана - [40]

…Вскоре в округе состоялись большие учения. Мы играли в войну: шуршали в штабах картами, наносили на них условные знаки, писали легенды и политические донесения. А немецкие самолеты тем временем все нахальнее залетали на нашу территорию и, зная, что они все равно останутся безнаказанными, фотографировали аэродромы, железнодорожные узлы и порты, будто свои учебные полигоны.

Все ожидали: вот — вот поступит распоряжение о том, какие необходимо принять меры в сложившейся ситуации. Но вышестоящие штабы молчали. И только накануне 22 июня получаем наконец указание рассредоточить самолеты по полевым аэродромам и тщательно замаскировать их. Но было уже слишком поздно…

На рассвете я зашел к Федорову. Весь штаб не спал в эту ночь. Иван Логинович разговаривал по телефону с командиром 148–го истребительного полка майором Зайцевым. Я понял, что там произошло что‑то серьезное. Положив трубку, Федоров тревожно посмотрел на меня и сказал:

— Аэродром и порт в Либаве подверглись бомбежке. Сожжено несколько самолетов.

— Когда это произошло?

— В 3 часа 57 минут. И еще, слышь, Зайцев доложил, что немцы выбросили десант.

На какое‑то время в штабе установилась мертвая тишина. Каждый, вероятно, думал: «Что же делать?» Потом Федоров снова схватился за ручку телефонного аппарата и начал безжалостно крутить ее. Не скрывая тревоги, он попросил телефонистку срочно соединить его с Виндавой. Минуты две спустя в трубке послышался голос начальника штаба 40–го полка скоростных бомбардировщиков. Слушая его, комдив кивал головой и барабанил но столу пальцами.

— Понятно, товарищ Чолок, — заключил Федоров. — Теперь слушайте меня. Во — первых, не допускайте паники, немедленно уточните нанесенный ущерб и доложите мне. Во — вторых, передайте командиру полка, чтобы он послал экипаж па разведку. Да предупредите, пусть далеко ие заходит.

— Есть! — донеслось со второго конца провода.

О результатах разведки доложил майор Могилевский:

— В районах Кенигсберга, Тоурагена и по дорогам, ведущим к нашей границе, обнаружено скопление тапков и пехоты.

— У Зайцева дела, видать, плохи. Полечу туда, — сказал я комдиву. — Надо на месте посмотреть, что делать.

— Что делать? — вскинулся Федоров. — Бить фашистскую сволочь — вот что надо делать!

Вошел офицер оперативного отдела с только что полученной радиограммой. Мы буквально впились в нее глазами, однако нового в ней ничего не было: на провокации не поддаваться, одиночные немецкие самолеты не сбивать.

— Нас лупцуют, а мы помалкивай. Ничего не понимаю, — раздраженно произнес командир и бросил шифровку на стол.

— Все же полечу в 148–й полк, — еще раз напомнил я Ивану Логиновичу.

— Хорошо. Он у нас на отшибе, надо людей поддержать. Лети.

Когда я уже взялся за скобку двери, чтобы выйти, Федоров жестом остановил меня:

— Слышь, если Зайцеву будет очень туго, пусть всем полком перелетает сюда.

В Либаве я застал невеселую картину. Аэродром рябил воронками, некоторые самолеты еще продолжали тлеть. Над ангарами стлался дым, пламя дожирало и остатки склада горюче — смазочных материалов.

— Плохо дело, товарищ полковой комиссар, — доложил майор Зайцев. — Подняли мы самолеты по тревоге, но стоял туман, и вскоре пришлось садиться. Тут‑то нас и накрыли…

— Головачев где?

— Где же политработнику быть? С народом конечно. Моральный дух поднимает, — горько усмехнулся командир. — Летчики у машин. В случае чего — по газам и в воздух.

Сигнал воздушной тревоги прервал наш разговор. Истребители пошли на взлет.

— Идемте в щель. Сейчас будет второй налет, — сказал майор.

— А что с немецкими парашютистами? — спросил я Зайцева, провожая взглядом самолеты, улетавшие не на перехват бомбардировщиков, а в сторону от них: приказ есть приказ — не сбивать.

— Как сквозь землю провалились, — ответил майор. — К месту выброски десанта мы сразу же послали на машине команду. Она прочесала окрестности — никого. Видимо, пригрел кто‑то из местных жителей…

— Сколько же будем играть в кошки — мышки? — спросил Зайцев, когда мы вылезли из щели. — Смотрите, что они, гады, наделали, — обвел он рукой дымящееся поле аэродрома. — Нас бомбят, мы кровью умываемся, а их не тронь.

— Потерпи, Зайцев, приказа нет, — уговаривал я командира полка, хотя у самого все кипело внутри от негодования.

«Юнкерсы» начали сбрасывать фугасные и зажигательные бомбы. Нет, это не провокация, а самая настоящая война! Прав Федоров: бить фашистов надо, беспощадно бить!

К нам подошел батальонный комиссар Головачев. Глаза его были воспалены.

— До каких пор нам руки связанными будут держать? — Он зло пнул подвернувшийся под ногу камень. — В общем, докладываю: летчики решили драться, не ожидая разрешения сверху. За последствия буду отвечать вместе с ними.

Я связался по телефону с членом Военного совета округа и доложил обстановку в Либаве, надеясь получить совет или приказ. Но он ничего вразумительного не сказал. Напомнил только об одном:

— Что будет нового — докладывайте.

Стало ясно, что в этой труднейшей и запутанной ситуации приходится рассчитывать только на свой боевой опыт и поступать так, как подсказывает партийная совесть.

Из Либавы я возвратился на рижский аэродром. У К11 меня встретил командир 21–го истребительного полка майор Мирошниченко.