Рыцари пятого океана - [39]

Наступление советских войск активно поддерживала авиация. Она уничтожала с воздуха укрепленные узлы врага, скопления его живой силы, препятствовала подвозу подкреплений.

Конец войны наступил неожиданно. Помню, я находился на каком‑то аэродроме. Подбегает дежурный по части и передает:

— Только что звонил командующий. Вас просят срочно прибыть в штаб армии.

Через час я был уже на месте. Иван Иванович Копец подал мне телефонограмму:

— На, читай.

Я впился глазами в неровные строчки и, признаться, не сразу поверил написанному: «В соответствии с договором между СССР и Финляндией о прекращении военных действий и о мире между обеими странами, на основании приказа Ставки Главного Военного совета боевые действия на всем фронте армии с 12.00 по ленинградскому времени 13 марта прекратить».

Основной козырь, каким империалистическая реакция считала Финляндию на севере, был выбит из ее рук. Наша граница отодвинулась далеко от Ленинграда.

ВОЙНА НАРОДНАЯ

ГРОЗА ИДЕТ С ЗАПАДА

Накануне Великой Отечественной войны я служил в Прибалтийском военном округе заместителем командира 6–й смешанной авиационной дивизии по политчасти. В ее состав входили шесть полков: 21–й и 148–й истребительные, 241–й штурмовой, 31–й и 40–й бомбардировочные и 312–й разведывательный.

Кроме того, в стадии формирования находились 31, 238 и 239–й истребительные и 61–й штурмовой полки.

Такая насыщенность Прибалтики авиацией объяснялась тем, что обороне северо — западного рубежа, прикрывавшего жизненно важные центры нашей страны, уделялось серьезное внимание. Каждый из нас, воинов приграничного округа, отчетливо сознавал, что он находится па боевом форпосте, почти в непосредственном соприкосновении с вероятным противником.

К тому времени в нашей дивизии, как и в других соединениях, началось обновление самолетного парка, а также реконструкция старых и строительство новых аэродромов. Но процесс перевооружения проходил довольно медленно. И это легко понять: авиационная промышленность только еще начинала перестраиваться на производ ство более совершенной техники и, естественно, в короткий срок не могла обеспечить ею боевые части.

Все это наложило своеобразный отпечаток на боевую подготовку и характер партийно — политической работы в полках. Личный состав знакомился с новыми образцами самолетов, настойчиво изучал опыт хасанских боев и войны с Финляндией, готовился дать врагу достойный отпор, если он нападет на Советскую Родину.

В том, что рано пли поздно нам придется драться с фашистской Германией, пожалуй, мало кто сомневался. В результате мюнхенского сговора уже состоялся империалистический раздел Чехословакии, немецкие полчища оккупировали Польшу.

Командиры и политработники 6–й дивизии всеми формами и средствами разоблачали звериный облик германского фашизма, призывали авиаторов быть бдительными, внимательно следить за происками агрессора, несмотря на то что 23 августа 1939 года между Советским Союзом и Германией был заключен договор о ненападении, а 28 сентября — договор о дружбе и границе между СССР и Г ерманией.

Как‑то вечером я задержался в кабинете комдива Ивана Логиновича Федорова. Предстоял партийный актив, на котором он должен был выступить с докладом. Мы посоветовались, кое‑что уточнили. Затем начался доверительный, чисто товарищеский разговор, какие нередко возникали между нами. Федоров был прямым человеком и говорил со мной всегда откровенно.

— Слышь, замполит, — «слышь» было его любимым присловием, — что будем делать дальше? Ну, выступлю я перед коммунистами, расскажу им о последних установках и директивах: не поддаваться, мол, на провокации, нам нужно выиграть время, а оно, как известно, работает на нас, и так далее. А потом? Немецкие самолеты все чаще нарушают государственную границу, ведут воздушную разведку, а катера, как тебе известно, заходят в наши территориальные воды. Открывать огонь по нарушителям запрещено. Единственное, что нам разрешается — подавать крылышками сигналы: пожалуйста, приземлитесь, господа фашистские летчики. Но ведь ни один экипаж еще нз подчинился этим вежливым командам…

Иван Логинович говорил горькую правду, и на его вопрос ответить было очень трудно. Собственно, такой во прос — а что же дальше? — возникал у многих. Как‑то я был на одном из аэродромов. Летчик, только что ходивший на перехват немецкого самолета, страшно негодовал:

— Фашисту надо не условные сигналы подавать, товарищ полковой комиссар. Плевал он на эти сигналы. Огнем бы его, сволоту, проучить!

В душе я был согласен с летчиком. А что ему сказать, чем утешить? Вот и теперь вместо ответа командиру дивизии сочувственно говорю:

— Да, что‑то неладное творится, Иван Логипович. Над Либавским и Виндавским аэродромами снова кружились немецкие разведчики.

— Верно, неладное. Что же дальше будем делать? — отозвался он. — Слышь, Андрей Герасимович, я сегодня кое — кому намекнул: на договор с немцем надейся, а сам в случае чего — не плошай. Как думаешь, правильно?

— Да, оружие надо держать наготове. Я тоже как следует потолкую об этом с политработниками.

О том, что фашистская Германия готовится к нападению на СССР, не скрывала и зарубежная пресса. Сообщения на этот счет появлялись в заграничных газетах одно за другим.