Рыцари былого и грядущего. Том 1 - [10]

Коллеги-офицеры теперь сторонились Сиверцева, и сам он, не желая ставить мужиков в неловкое положение, начал их сторониться. Вечерами он ходил в городской ресторан, просто чтобы побыть на людях, но ни с кем из них не быть обязанным разговаривать. Возвращался всегда как штык — в 19 часов и ни минутой позже. В ресторане никогда не напивался, ел и пил очень неторопливо и очень мало.

В тот вечер народа в ресторане было больше, чем обычно — ни одного полностью свободного столика. Быстро окинув взглядом зал, Андрей сориентировался к кому бы подсесть, не слишком рискуя оказаться жертвой сентиментальной пьяной назойливости. Заметив одинокого и явно неразговорчивого господина в дорогом элегантном костюме, Андрей по-английски попросил у него разрешения присесть и получил таковое разрешение незамедлительно и так же по-английски.

— Проклятый буржуин, — язвительно на русском языке пробормотал Сиверцев, будучи уверен, что сосед по столику его не поймёт.

— Молодой человек, осмелюсь обратить ваше внимание на то, что я говорю по-русски, — респектабельный джентльмен безмятежно улыбался, глядя на Андрея пронзительными голубыми глазами.

— Вы русский? — нимало не смутившись, уточнил Андрей.

— Да, наш с вами язык для меня родной, — джентльмен продолжал всё также мирно и едва заметно улыбаться.

— Но если вы скажите, что являетесь советским гражданином, я даже паспорту не поверю. Дело даже не в вашем шикарном костюме. Держите себя не по-советски, слишком вольно, без напряжения.

— О-хо-хо, молодой человек. Полагаю, что далеко не все категории советских граждан вам хорошо известны. С иными, особенными, советскими людьми вам вероятнее всего не доводилось общаться. Впрочем, в моём случае вы не ошиблись, с некоторых пор мне весьма затруднительно считать себя гражданином СССР. Позвольте представиться: бывший советский военный советник в Сомали. Бывший полковник морской пехоты.

— А сейчас?

— Сейчас — скромный сотрудник службы безопасности американского завода кока-колы.

— Где?

— Что где? Да здесь же, в Эфиопии. Вы что никогда не слышали, что здесь есть американский завод?

— Слышал. И никогда не мог этого понять. Мы с американцами пазгаемся, в нас стреляют из штатовского оружия, а эфиопы приглашают к себе, к нам то есть под бочок, этих же америкосов, как самых дорогих друзей.

— В политике, юноша, не бывает друзей. В политике бывают только интересы. Черчилль, кажется, сказал? Старая колониальная лиса… Уж он-то знал как управляться с заморскими территориями. А эфиопы — хладнокровные прагматики. Им выгодно в военном отношении опираться на нас, а в экономическом — на американцев. И чем хуже отношения между двумя сверхдержавами, тем удобнее эфиопам между ними балансировать. Говорят между двух стульев не усидеть. А почему надо именно сидеть? У эфиопов ноги крепкие, они просто исполняют между нашими сверхстульями свой классический национальный танец. Изящно получается, доложу я вам.

— Гнусь… Господи, какая гнусь… Вы знаете, полковник, с некоторых пор я ненавижу все, что связано с политикой, но не до такой степени, чтобы предавать родину.

— В иной ситуации, молодой человек, я расценил бы ваши слова, как оскорбление, но сейчас я просто хочу сказать вам: я не предавал родину.

— Да, конечно же, полковник, извините. Я не должен был это говорить, потому что не знаю вашей ситуации. Что-то я нервный в последнее время стал, злой как собака. Меня, кстати, Андрей зовут. Инструктор вертолётного полка.

— Алексей Алексеевич. Остальное вы уже знаете.

Они на некоторое время замолчали. Без тостов выпили и закусили. Пауза на удивление не была напряженной, им почему-то легко молчалось за одним столом, как будто они уже научились общаться без слов. Потом Андрей спросил:

— Ну, и как скажите мне, Алексей Алексеевич, выглядит Эфиопия с той стороны, в смысле — с американской? Признаться с нашей советской стороны она вообще никак не выглядит. Натуральная чёрная дыра.

— Андрюша, я не отношу себя к американской стороне. Ни янки, ни кто бы то ни было мою душу никогда не купят, потому что у меня вообще нет намерения выставлять её на аукцион. Я оказываю американцам услуги, которые никак не могут повредить России и никакого отношения к политической гнуси не имеют, а вот знаю я теперь действительно больше, чем раньше. У меня теперь, к примеру, не вызывает сомнения, что Менгисту Хайле Мариам — нелюдь, который готов собственную страну уморить голодом и утопить в крови просто из личной прихоти. Заметь: вовсе не потому что он хочет осуществить некие неосуществимые идеалы, как это бывало у нас в России — истребить половину населения, для того чтобы осчастливить вторую половину. Для Мариама даже такая постановка вопроса была бы слишком возвышенной, он хочет осчастливить только — А я думал, он просто марксист-идеалист, который упорно не желает считаться с реальностью.

— Нет, нет, он совершенно не идеалист, он считает себя императором, и ни от кого это не скрывает. Всякий безграмотный крестьянин в Эфиопии знает, что Менгисту — император, который сверг своего предшественника, а про марксизм мало кто из эфиопов хотя бы слышал.