Рыцарь Родриго и его оруженосец - [35]

– О, не беспокойся, разбойник, – прохрипел Сократ, рассеянно глядя на марионетку дракона подле себя. Она была размерами как раз с него. – Пьеса Эфраима Эмануэля Дика станет только лучше, если в ней что-то пойдёт не по плану. Любая ошибка сделает её веселее, поверь мне. – Попугай смиренно вздохнул и клюнул марионетку дракона. – И всё равно никогда не бывает так, как я себе это представлял, – просипел он. – Вспомни хотя бы о наших жалких попытках предвидеть собственную историю. Сегодня утром я всерьёз ожидал, что в ней объявится дракон. Настоящий дракон, понимаешь, разбойник? Тот, который изрыгает пламя и серный дым. И что?

Сократ опять качнул клювом марионетку дракона. Да он бы скорее сожрал свой хвост, чем рассчитывал на появление настоящего дракона.

– А вместо него в нашей истории есть лишь эта деревянная кукла, которая не умеет летать. И что это я себе вообразил? Марионетка есть марионетка, а больше ничего! Куклы в вагончике ровно ничего не значат. Они лишь намёки на самих себя. – Попугай сверкнул глазами на Родриго Грубиана. – Сократ ошибался, разбойник! И он не стыдится признаться в этом!

Родриго Грубиан снова заставил куклу рыцаря кивнуть. Ему казалось, попугай был неправ, когда считал себя неправым. На его-то взгляд, марионетки всегда что-то значили, как и истории всегда что-то значили, даже если ты не знал, что именно. Но высказать всё это уже не было времени. В театральном зале перед сценой уже началось движение, и Родриго Грубиан от волнения покраснел до корней волос.

Зал и правда был уже полон. Слышался гул голосов и шум сдвигаемых стульев. Зрители перешёптывались и покашливали и с ожиданием посматривали на занавеску между двумя башнями намалёванной на фанере крепости.

Собрался весь придворный штат – слуги, горничные, садовники, охранники и рыцари в скрипучих доспехах. В самом первом ряду сидели астролог рядом с генералом, генерал рядом с поваром, а повар рядом с банщиком. А у подсвечников уже стояли слуги, готовые потушить свет сразу же, как только будет освещён Проказбург. Ибо за окнами к этому времени уже стемнело. Во владениях короля Килиана наступил вечер.

– Король Килиан Последний! – возгласили в дальнем конце зала, и мгновенно весь придворный штат смолк.

Все стулья разом сдвинулись, как будто были одним-единственным стулом, и с единым шорохом все зрители кукольного театра встали и повернули головы.

Короля Килиана внесли на его креслотроне. Он был слишком меланхоличен, чтобы передвигать собственные ноги, обутые в комнатные туфли. Он бессильно свисал между подлокотников, золотая корона у него на голове сползла набок, а двое вспотевших слуг несли его креслотрон. Придворный медик Падрубель и ушастый лейб-слуга Килиана сопровождали это шествие по центральному проходу зрительного зала, и лейб-слуга переводил слабый королевский лепет умело как никогда.

– О НЕТ! – ревел он. – КАК МНОГО ЛЮДЕЙ! НЕЛЬЗЯ ЛИ МНЕ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД В МОИ ПОКОИ? ПОЖАЛУЙСТА! МНЕ СОВЕРШЕННО НЕ ДО ВЕСЕЛЬЯ! ПАДРУБЕЛЬ? О-ЙЕ!

Однако придворный медик был полон решимости исцелить короля средствами искусства кукольников и шёл рядом с орущим лейб-слугой так, будто не слышал королевских жалоб. Он остановился, только когда шествие поравнялось с первым рядом и вспотевшие слуги опустили креслотрон Килиана в устье прохода.

Падрубель наклонился к королю.

– Вы должны сказать несколько слов, мой король, – шепнул он.

Килиан одарил его мрачным взглядом. И выдохнул что-то такое, что даже Падрубель понял, а лейб-слуга прокричал на весь зал:

– НАЧИНАЙТЕ УЖЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ДА ПОСКОРЕЕ ЗАКАНЧИВАЙТЕ!

Тут слуги погасили в зале свечи, остался гореть свет лишь на сцене, и папа Дик вышел вперёд, вооружившись листком бумаги, на котором записал вводные стихи. Он основательно откашлялся перед тем, как прочитать. И затем произнёс следующее:

Высокий король, прекрасный дом,

мы прибыли сюда верхом —

вообще-то на ослах,

но это не сложилось бы в стихах, —

чтобы порадовать вас всех

спектаклем, что всегда имел успех,

где много раз дубинка просвистит,

и это вас ужасно рас…

Но как раз на этой последней рифме, которая была ещё не самой худшей в этом плохоньком вводном стихотворении, папа Дик осёкся. Потому что в это мгновение с грохотом распахнулись двери зала и в него ворвался не кто иной, как Рабанус Рохус. Как вы помните, чародей намеревался сорвать спектакль, и именно это теперь и происходило.

– На помощь! – крикнул он. – Беда! Королевская сокровищница ограблена! Она пуста! Не осталось ни одного геллера!

Может быть, вы сумеете вообразить, что тут началось. Охранники, рыцари и, разумеется, генерал вскочили с места первыми. За ними бежали слуги, горничные, садовники, астролог, повар и банщик, а слуги зрительного зала взволнованно возились с подсвечниками, чтобы снова их зажечь. Сократ взлетел в воздух и стрелой ринулся сквозь двери зала, мама Дик и Родриго Грубиан спешили – с марионетками, ещё болтающимися у них на руках, – к папе Дику, который стоял на краю сцены, раскрыв рот, а придворный медик Падрубель в тревоге склонился над королём, который ещё глубже осел в своём кресле, тогда как лейб-слуга вопил поверх всех голов: