Рыцарь-призрак - [26]

По дороге обратно к автобусу ветер рвал нам волосы и одежду, словно исчезнувшие жители Олд-Сарума сплотились друг с другом, чтобы прогнать нас с их холма. Бонопарт отошел от меня и предпринял отчаянную попытку снова зачесать жидкие волосы на свою лысую голову.

— Ммм, мистер Бо… мистер Рифкин! — обратился я к нему, стараясь идти в такт с его короткими суетливыми шажками. — Знаете ли вы что-нибудь об убийце Лонгспе, об этом Хьюберте… ммм…

— Хьюберт… ммм… — повторил он с нескрываемым презрением, — Хьюберт де Бург, регент Англии, второй по могуществу человек после Иоанна Безземельного, короля Англии. Разумеется, кое-что мне о нем известно. И совершенно не доказано, что это он отравил Лонгспе.

— Это был он, совершенно точно, — парировал я. Но это совсем не то, что я хотел узнать. — Слышали ли вы когда-нибудь о том, что он украл сердце Лонгспе?

В качестве ответа Бонопарт испустил только короткий и очень презрительный смешок.

— Сердце Уильяма Лонгспе похоронила Эла Солсберийская в аббатстве Лэкок, — ответил он, — в урне из серебра с гербом Солсбери. Поверь мне, Уайткрофт, у Хьюберта де Бурга были дела поважнее, чем воровать сердце человека второго сорта и к тому же внебрачного сына короля.

Я бы с удовольствием поведал ему, что я слышал на эту тему от самого Хьюберта де Бурга, но вместо этого я промычал только одно:

— Спасибо, мистер Рифкин. Действительно, очень интересно.

Я надеялся, что за его высказывание о Лонгспе ветер сдует последние скудные волосенки с его высокомерного черепа. Я злился на самого себя, что вообще обратился к нему с вопросом. Но кто же еще мог мне рассказать что-нибудь о сердце?

Когда мы возвратились в школу, я сразу же пошел искать Эллу, но в конце концов от одной девочки из ее класса я узнал, что она в школу не явилась. Хоть убей, не знаю, что понесло меня после этого в школьную часовню. В ангелов, которых в случае необходимости можно было бы призвать на помощь, я не верил, равно как и в святых, которые только и ждут, чтобы выручить одиннадцатилетку во время контрольной по истории или в какой иной кризисной ситуации. (Ангус верил в это свято. Перед каждой школьной контрольной он обращался к святому Ангусу МакНиссе.)[22]

Нет, я думаю, что пошел в часовню только потому, что хотел немножко побыть один. Обычно там собиралось не так уж много народу, а я должен был поразмыслить: об Элле, о Лонгспе, о его краденом сердце. На Стуртона я больше мыслей не расточал. Да, знаю. Не слишком разумно. Теперь-то я тоже поумнел…

Как бы то ни было, я уселся на одну из узких деревянных лавок и, разглядывая цветные витражи, ломал себе голову по поводу того, как же мне все-таки помочь Лонгспе и опять помириться с Эллой.

Львиная печать на моей ладони стала опять отчетливой, но едва я сказал себе, что это, пожалуй, долго не продлится, если я и впредь в качестве оруженосца буду столь же бесполезным, как вдруг я услыхал за спиной шорох.

Мальчика, стоявшего среди скамеек в трех рядах позади меня, я принял сначала за одного из моих соучеников, хотя старомодное платье, в которое он был одет, собственно, сразу должно было меня насторожить. Его лицо казалось мне почему-то знакомым. Я был совершенно уверен, что уже его видел. Стоило мне присмотреться к нему повнимательнее, как по мне пробежал тот же трепет, что и при виде холопов Стуртона у меня под окном. Однажды увидев призраков, ты видишь их чаще и чаще. Я думаю, они есть везде. Возможно, причиной тому, что нас порой так внезапно охватывают печаль или ярость, именно они. Наверное, любовь, страх, боль разрушаются не так легко, как стены и камни. Да, люди исчезают, как дворец и собор на холме в Олд-Саруме. Но что, если то, что им довелось пережить, остается? Как запах или как тень под деревом? Или как призрак…

Я повидал уже добрую дюжину привидений. Их видят только в том случае, если они сами этого хотят, и, по моим оценкам, для большинства из них я просто не бог весть как интересен. Но привидение, которое я так внезапно обнаружил у себя за спиной в школьной часовне, ожидало именно меня. Только меня. Мне это стало ясно, едва я его заметил. И пока оно ко мне приближалось, я даже вспомнил, откуда мне знакомо его лицо.

В коридоре перед школьной часовней висела картина с четырьмя хористами, все четверо чуть-чуть помладше меня. У второго слева, как я про себя все время отмечал, злость была просто на лбу написана. И это впечатление меня не обмануло.

Он остановился рядом со мной, и сквозь его пальто я мог различить лавки позади него. Я еще помню, как тогда подумал: «О нет, только не привидения!» Но, когда он поднял свою бледную ладонь и продемонстрировал мне львиную печать на ней, я больше вообще ни о чем не думал.

— А тебе-то зачем понадобилось его вызывать? — Голос его прозвучал так хрипло, словно он им не больно-то часто пользовался.

Я встал и отошел от лавки. Он был меньше меня ростом, но после моего опыта со Стуртоном настоящего страха перед ним я не испытывал.

— О ком ты говоришь? — спросил я, хотя ответ мне был, естественно, наперед известен, и я даже подумал: «Йон, ты постепенно приобретаешь навык в разговорах с привидениями».