Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий - [14]
Полное и окончательное совмещение реального и мифологического образов в единый виртуальный персонаж «князя Байды-Вишневецкого» осуществил малороссийский этнограф Пантелеймон Александрович Кулиш (1819–1897) в своей поэме «Байда, князь Вишневецкий»[61], начиная с которого в сознании украинской интеллигенции прозвище «Байда» стало составной частью родовой фамилии героя нашего повествования. Формированию и закреплению данного стереотипа немало способствовало культурологическое исследование В. Б. Антоновича и М.П. Драгоманова «Исторические песни малороссийского народа», авторы которого на основе фольклорно-этнографического материала доказали архитипичность образа «Байды» для большинства славянских народов Восточной и Юго-Восточной Европы, в очередной раз отождествив его (видимо, «по привычке») с именем князя Дмитрия Вишневецкого[62].
На рубеже XIX–ХХ столетий литературно-этнографический образ «Байды-Вишневецкого» стал рассматриваться некоторыми малороссийскими исследователями уже как историческая реальность. Об этом вполне определенно свидетельствуют статья А. В. Стороженко «Князь Дмитрий Иванович Вишневецкий, по народному прозвищу Байда» в журнале «Киевская старина» (№ 3 за 1897 год)[63], два культурологического эссе М.С. Грушевского «Дмитро Байда-Вишневецький» и «Байда-Вишневецкий в поезіі и історіі», вышедшего в 1908 и 1909 г. в «Записках Українського Наукового товариства в Киеві»[64], а также брошюра Г. Сегобочного (Гетьманца) «Славний лицарь. Козак — князь Дмитро Вишневецький (Байда)»[65], в которых личность князя Дмитрия Ивановича и песенно-фольклорный образ «Байды-казака» уже не разделяются, а само прозвище «Байда» рассматривается как имманентная персональная характеристика Вишневецкого, вследствие чего его фамилия трансформируется в «Байду-Вишневецкого».
Дальнейшая детализация фольклорно-мифологического образа «Байды-Вишневецкого» происходила в умах националистически настроенной интеллигенции, находившейся в эмиграции, — в среде так называемой «украинской диаспоры» (включая в их число представителей «галицийской» или западноукраинской научной школы, оказавшихся после 1939 года на территории УССР). Для них собирательный образ «Байды», олицетворявший собой идеал «самостийного украинца» и персонофицировавшийся в колоритной личности князя Д.И. Вишневецкого, представлял собой идеологическую альтернативу «пролетарскому интернационализму» официальной советской пропаганде, реинкарнировавшему образ «Байды-казака» в другом историческом персонаже — «радянськом украинце» Григории Котовском. Среди работ историков украинского зарубежья мы должны отметить труды профессора университета Торонто Владимира Луцива[66] и доктора истории Любомира Винара[67], для которых князь Вишневецкий был не просто первым предводителем днепровского казачества, а создателем в их среде новой социальной общности — Запорожской Сечи, якобы близкой или тяготевшей по организации и духовному единству ее членов к средневековым рыцарско-монашеским орденам Западной Европы (именно казаки, по мнению данных исследователей, и стали именовать князя «Байдою»).
Следует отметить, что современная украинская культурологическая наука все-таки не отождествляет напрямую личность Д.И. Вишневецкого и фольклорный образ «Байды-казака». По мнению ряда ее представителей, материал для создания народной думы дала не жизнь, а мученическая смерть князя или какого-то иного «Байды-казака» в турецком плену, умерщвленного с особой жестокостью в традициях того времени[68].
Настоящее исследование имеет своей целью показать значение военно-административной деятельности Дмитрия Ивановича Вишневецкого для Московского государства, а также максимально объективно ответить на вопросы, являющиеся актуальными для современной российской и всей восточноевропейской медиевистики: что представляло собой днепровское и русское служилое казачество в середине XVI века и существовала ли запорожская Хортицкая Сечь в 1556–1557 гг., была ли построена русская крепость в устье реки Псел в 1557–1558 гг., какую миссию выполнял Д.И. Вишневецкий на Северном Кавказе в 1559–1561 гг., почему все-таки произошел разрыв между князем и царем Иваном IV Васильевичем в 1561 году, имеются ли историко-культурологические основания отождествлять князя с персонажем украинской народной о «Байде-казаке»? Думается, что данная работа также прояснит отдельные аспекты первых шагов военно-хозяйственной колонизации русскими служилыми людьми степных земель в районе Куликова поля, начавшейся в середине XVI столетия, а также поможет определить место новой корпорации в иерархии военно-служилого сословия Московского государства — русского служилого казачества, появление которого, на наш взгляд, непосредственно связано с ратной и государственной деятельностью князя Д.И. Вишневецкого.
