Рыцарь без меча - [141]

— Молчать!! — рявкнул судья и кивнул охранникам. Они кинулись к Эдвину.

— Ты как разговариваешь с судьёй, мразь?!!

Двое схватили Эдвина за руки, а остальные начали хладнокровно избивать. Писарь отвернулся, чтобы не смотреть.

Наконец следователь произнёс:

— Хватит.

Эдвина отпустили. Он с трудом выпрямился. Вытер кровь с лица, перевёл дыхание.

— Будь благодарен, что тебя не выпороли за грубость, как положено, — бросил судья. — Хотя хорошая порка не помешала бы.

Следователь бесстрастно произнёс:

— Если ты хочешь спасти свою жизнь, ты должен признать, что Мир Неба — это ложь.

— Оставьте в покое Мир Неба, — начал Эдвин и закашлялся. — Оставьте в покое меня, мою жену, моих близких! Ничего я признавать не буду, хотите казнить — казните.

Следователь улыбнулся.

— Тебя не казнят, не жди. Зачем палач, когда твоим палачом будет время? Тебя закуют в кандалы и посадят в одиночку. А дальше — много лет без солнца, без единого слова с кем бы то ни было. Твоё здоровье расстроится — вначале немного, потом сильнее, потом непоправимо. Не исключено, что и рассудок повредится. Но тюрьма — это ещё не всё. Если ты доживёшь до конца срока, тебя отправят в ссылку в такую глушь, откуда ты не сможешь убежать, даже если очень захочешь. Ты закончишь свои дни в одиночестве, позоре и нищете. Так не лучше ли немедленно раскаяться и просить его величество помиловать тебя? Ещё не поздно. Зачем тебе идти на такие пытки? Учти, что раскаяние спасёт не только тебя, но и твою жену, а запирательство искалечит ей жизнь — и погубит тебя!

— Ну что? Образумился? Отрекаешься от лжи? Всё, что от тебя требуется — подписать вот эту бумагу, — судья показал ему лист. — Ну? Одно движение руки — и ты свободен!

Эдвин отрицательно покачал головой.

— Уведите его.

* * *

Дверь камеры закрылась. Эдвин лёг на солому и закрыл глаза, но вскоре услышал шаги. Это был знакомый тюремщик. Эдвин встал.

— Как она?

— Вот письмо, — тюремщик осторожно передал ему свёрнутый лист и грифель. — Пять минут на ответ. Сменюсь — отнесу. Если кашляну, немедленно всё прячь! А откуда кровь? Били на допросе, что ли?

— Да.

— Ох, Эдвин, Эдвин… Ел сегодня?

— Нет, меня в это время допрашивали.

— О, тут это любят. Иногда и три дня подряд на допрос гоняют вместо еды, пока арестант с голоду не упадёт. Ты уж не запирайся! Послушай доброго совета, смирись! Они ведь из кого угодно что угодно вытянут! А тут лечить тебя некому, и жёнку твою к тебе не пустят, даже если сильно захвораешь… Ладно, напишешь ответ — принесу тебе поесть.

— Тебе за это не попадёт?

— Нашёл о чём беспокоиться.

— Тебе не стоит рисковать ради меня! Да и есть не хочется.

— Даже не думай. Никто ничего не узнает, а силы тебе ой как понадобятся!

Тюремщик встал неподалёку. Эдвин развернул лист, исписанный рукой Диаманты.

«Эдвин, дорогой мой, любимый!

Как ты? Я каждую секунду с тобой, мы все с тобой! У Мариена есть связи в суде. Мы что-нибудь придумаем. Что тебе грозит? Может, нужны деньги или какие-то вещи?

За меня не беспокойся, я держусь. Со мной друзья.

Я не оставлю тебя. Буду рядом, что бы ни случилось. В Эстуар поедем вместе.

Люблю тебя!

Целую,

Диаманта».

Эдвин пристроил лист на колено и взял грифель.

«Диаманта, любимая!

Я здоров. Мне грозят долгим заключением. Когда вынесут приговор, тебе запретят покидать Тарину как жене государственного преступника. Беги из Тарины немедленно! Ради меня! Беги сейчас же, каждая минута на счету!

До свидания, любимая, родная моя! Мир Неба с нами. Ты знаешь многие места из книги наизусть — вспоминай их почаще.

Эдвин».

ГЛАВА 4. Тюрьма

На следующее утро Эдвина опять повели к судье.

— Признаёшь ли ты, что сознательно, следуя злому умыслу, оскорблял его величество и утверждал, что его власть ничтожна, бессильна и несправедлива, а также подстрекал других к неподчинению ей?

— Нет.

— Пишите, что подсудимый отказался признавать свою вину, несмотря на неопровержимые доказательства, — кивнул судья писарю.

Эдвин хотел возразить, но не стал — это явно было бесполезно.

— Признаёшь ли ты, что с целью свержения королевской власти распространял запрещённые законом книги, желая посеять в умах людей сомнения в могуществе его величества?

— Я рассказывал о Мире Неба и давал другим книгу о нём, но не с этой целью.

— Пишите, что подсудимый сознался в содеянном, но не раскаивается, а ещё более упорствует, выказывая явное и бессовестное презрение к его величеству. Последний раз спрашиваю: признаёшь ли ты свою вину перед его величеством и перед всем Миром Дня и раскаиваешься ли в ней?

— Нет.

— Что ж… думаю, дальнейшие увещевания не помогут, — решил судья. — На колени!

Эдвин не шевельнулся. Двое охранников тут же взяли его за плечи и силой поставили перед судьёй на колени. Судья взял заранее приготовленный свиток и начал читать:

— «За оскорбления его королевского величества, за активное подстрекательство других к неповиновению властям, за распространение незаконной литературы, с учётом злостного запирательства и отказа признавать свою вину, Эдвин Эрдес объявляется государственным преступником и приговаривается к семи годам одиночного заключения без каких-либо сношений с внешним миром, дабы воспрепятствовать ему заражать других ложными убеждениями, завладевшими его разумом. В знак тяжести его преступления и для предотвращения попыток побега следует наложить на него оковы на всё время заключения, — судья многозначительно замолчал, затем продолжил: — По истечении срока заключения следует отправить означенного Эдвина Эрдеса в пожизненную ссылку, лишив его всякого права на помилование и на смягчение приговора».