Рыболовы - [7]

— Ну, съ какой стати! Цыплятъ можно и въ Петербургѣ купить. И наконецъ все-таки я надѣюсь что-нибудь убить сегодня.

— Ходить-то вы много не можете. Тучность эта, самая у васъ… Животъ мѣшаетъ.

— Да… А между тѣмъ отъ тучности-то да отъ живота я вотъ и хочу поосновательнѣе заняться охотой! Авось, черезъ моціонъ сбавлю.

— Да зачѣмъ ихъ сбавлять-то? Тучность — это довѣріе, а животъ — красота. Какъ круглый человѣкъ — сейчасъ ему довѣрія больше. Дозвольте, сударь, стаканчикъ изъ вашей фляжечки… Я вотъ все жду, что ваша милость присѣли и закусывать будете, а вы…

— Буду, буду… Только вотъ простыну — сейчасъ и начну. А то вспотѣлъ, такъ никакого аппетита. Ты не безпокойся, я тебѣ поднесу, — успокоилъ мужика охотникъ.

— Много благодарны вашей милости, — сказалъ мужикъ и даже облизнулся отъ удовольствія. — Съ килечкой? — спросилъ онъ.

— Нѣтъ, сегодня у меня съ собой колбаса и сыръ на закуску.

— Такъ, такъ… Въ постный-то день оно-бы мнѣ и нехорошо скоромъ трескать — ну, да Богъ проститъ.

— Ты и картошки даже себѣ не сѣешь? — спросилъ опять охотникъ.

— Есть тамъ малость на задворкахъ — посѣяна, да лебедой заросла. Баба копать лѣнится, а мнѣ самому не досугъ. Все съ господами. Теперь вотъ охота началась. Вамъ рябины, ваша милость, не наломать-ли на водку? Баба моя многимъ охотникамъ рябину для настойки поставляетъ.

— Да вѣдь еще рябина не вызрѣла. Когда вызрѣетъ…

— Нѣтъ, я къ слову только. А ужъ когда вызрѣетъ, то ни у кого не берите. Баба моя вамъ предоставитъ. Дайте ей заработать.

— Хорошо, хорошо. Стало быть ты съ женой только тѣмъ и кормишься, что съ охотниками ходишь по лѣсамъ да по болотамъ?

— Отъ ихъ щедротъ-съ. Только тѣмъ и живы. Вотъ трехъ господскихъ собакъ кормлю по четыре рубля въ мѣсяцъ, а отъ собакъ и сами сыты. Ну, господа поднесутъ съ закусочкой… Это тоже. Баба моя на облаву ходитъ. Вотъ рябина… брусника ягода… Грибы… Остыли? Закусывать хотите?

— Сейчасъ, сейчасъ.

— Нониче у васъ, ваша милость, въ фляжкѣ какая?

— Лекарственная. Особый настой. Мнѣ посовѣтовали отъ тучности,

— Такъ, такъ… А въ прошлый разъ, я помню, у васъ на березовыхъ почкахъ была. И что за водка чудесная!

— Да, но она для меня нездорова.

— Березовая, сударь, почка отъ семи болѣзней…

— Только не отъ моей. У меня легкая одышка.

Охотникъ сталъ отвинчивать стаканчикъ отъ горла фляжки. Мужиченко предвкушалъ выпивку и облизывался. Охотникъ выпилъ, налилъ вторично и поднесъ мужиченкѣ.

— Желаю здравствовать… — сказалъ тотъ и потянулъ водку.

II.

Выпивъ два стаканчика, мужиченко повеселѣлъ, надвинулъ свои засаленный коломянковый картузъ съ разорваннымъ козырькомъ на затылокъ и продолжалъ:

— А я егерь, прирожденный егерь, такъ зачѣмъ мнѣ хлѣбопашество! Мнѣ вотъ господинъ полтинничекъ пожертвуетъ, чтобъ его сопровождать, да водочки поднесетъ — съ меня и довольно. И сытъ, и пьянъ. Я господъ уважаю, такъ зачѣмъ мнѣ мужицкое занятіе? Да и такъ будемъ говорить: теперича въ нашихъ мѣстахъ ежели картошку посадить. то и то за нее полтину за мѣшокъ напросишься. Да и гдѣ сѣмена? Безъ сѣмянъ тоже не посадишь. Нѣтъ, не наше это дѣло. Наше дѣло при господахъ… Ружья только вотъ у меня нѣтъ, ружьемъ я поиздержался, а то вотъ я одинъ глазъ прищурилъ, бацъ и прямо въ цѣлъ. Я, бывало, всегда безъ промаха… Право слово… Только вотъ теперь что-то руки стали трястись.

— Пьешь много, — улыбнулся охотникъ, разрѣзывая кусокъ ветчины на ломтики и, сдѣлавъ бутерброды, одинъ изъ нихъ далъ мужиченкѣ.

— Господа охотники, ваша милость, больше пьютъ, вѣрьте совѣсти, — отвѣчалъ мужиченко и прибавилъ:- Нѣтъ, не оттого у меня руки трясутся, что я пью много, а я, ваше здоровье, медвѣдя испужался — вотъ у меня съ той поры и началось.

— Гдѣ же это тебя угораздило?

— Господа охотники въ лѣсу забыли. Дозвольте, господинъ, папиросочку. Очень ужъ вашъ табакъ прекрасенъ.

— На, возьми. Тебя въ лѣсу забыли?

— Да, меня. Также вотъ было въ лѣсу… Господъ было много, водка чудесная… Выпили, закусили. Подчиваютъ вѣдь тоже… У насъ господа ласковые. Сами пьютъ и егеря угощаютъ. Я и заснулъ. Какъ ужъ тамъ было, не помню, — только слышу, что надо мной кто-то фыркаетъ и дышетъ. Открылъ глаза — медвѣдь. Тутъ я и замеръ. И опять не помню, что было. Долго-ли я лежалъ, не помню, но когда пришелъ въ себя, медвѣдя уже не было. Я ползкомъ, ползкомъ… Прибѣжалъ домой и день пять била меня лихорадка. Лихорадку бабка-знахарка отговорила, а руки и по сейчасъ трясутся.

— Да былъ-ли это медвѣдь-то? Можетъ быть тебѣ съ просонокъ показалось, — сказалъ охотникъ.

— Медвѣдь. Послѣ мы на него облаву дѣлали. Статскаго генерала Купоросова знаете? Изъ желѣзнодорожныхъ онъ. Такъ вотъ онъ и убилъ. Тоже отмѣнный господинъ и завсегда на охоту съ ларцемъ ѣздитъ. Ларецъ такой у него, а тамъ гнѣздо и бутылки. И какихъ, какихъ только сортовъ тамъ нѣтъ! Бенедиктину вы, сударь, пивали?

— Ликеръ Бенедиктинъ? Еще бы не пивать!

— Ну, вотъ и я пилъ. Чудесная водка. Дозвольте, сударь, еще стаканчикъ изъ фляжечки. Богъ Троицу любитъ.

— Смотри, не усни опять. Уснешь — и ужъ на сей разъ тигра во снѣ увидишь, а то такъ леопарда.

— Вы, сударь, все сомнѣваетесь, что меня медвѣдь обнюхивалъ? Онъ не только меня обнюхивалъ, но и поцарапалъ лапой. Вонъ на шеѣ царапина. Я ничкомъ лежалъ, а онъ подходитъ — нюхъ, нюхъ… Потомъ видитъ, что я не шевелюсь — лапой меня по шеѣ. Тутъ я свѣта не взвидѣлъ и всѣхъ своихъ чувствъ лишился. Этимъ-то меня Богъ и спасъ. Медвѣдь подумалъ, что я мертвый, и отошелъ прочь. Вѣдь онъ такая животная, которая съ мертвымъ человѣкомъ не занимается. Посмотрѣлъ, видитъ, что человѣкъ безъ движеніевъ, и не дышетъ и пошелъ прочь. Это мнѣ изволите стаканчикъ?