Рыболовы - [8]

— Да ужъ что съ тобой дѣлать — пей. Только ты вотъ что… Ты пей и закусывай. А то у васъ извадка пить и ничего не ѣсть. Ты еще и того бутерброда не съѣлъ.

— А я его вотъ на этотъ стакашекъ приберегъ. Думаю, баринъ добрый, поднесетъ еще, такъ семъ-ка я…

— Нѣтъ, ты ѣшь. Пить и не ѣсть нездорово. Да и хмелѣешь скоро. Вотъ тебѣ еще хлѣбъ, вотъ тебѣ колбаса.

— Много благодарны, ваша милость. Ваше здоровье! Тьфу!

Мужиченко выпилъ и плюнулъ.

— И что это за водка у господъ! — продолжалъ онъ. Кабы нашъ кабатчикъ такую водку держалъ — рай красный бы былъ. А то у насъ водка…

— Ты ѣшь, ѣшь, не оставляй. Тогда и руки перестанутъ трястись.

— Я съѣмъ. Мы, сударь, люди-охотники. Привыкли и липовымъ листомъ закусывать. Пожуешь липовый листикъ, а то и березовый — вотъ и закуска. Желаете, ваша милость, я вамъ хорошаго щенка украду? Только ужъ этого щенка нужно держать не здѣсь, а въ другомъ мѣстѣ, потому бабунцовскій егерь, какъ взглянетъ, сейчасъ и догадается. Пойдутъ разговоры, а тогда что хорошаго!

— Отъ чьей суки-то? — спросилъ охотникъ.

— Сука три медали имѣетъ — во какая сука, а отца изъ-за шестидесяти верстъ сюда привозили. Красавецъ песъ и только что не говоритъ. За пять рублей я для вашей милости въ лучшемъ бы видѣ укралъ. Прикажете-съ?

— Нѣтъ, не надо. Зачѣмъ тебя въ грѣхъ вводить!

— Что за грѣхъ, помилуйте… Вотъ ежели бы вещію какую, а то щенка!

— Да можетъ быть онъ и рубля не стоитъ?

— Говорю вамъ, сука съ тремя медалями. За отца-то двѣсти рублей давали, но тамъ не согласились отдать. Песъ умнѣй меня — во какой. Ну, за три рубля я вамъ украду, ежели пять рублей дорого.

— Нѣтъ, не надо.

— Очень ужъ мнѣ вамъ услужить-то хочется, потому вы баринъ хорошій, ласковый. Желаете за рубль?

— Да вѣдь я же сказалъ, что не надо.

— Ну, себѣ украду. Одно вотъ только — баба у меня не путевая, не воспитаетъ, — проговорилъ мужиченко, видимо хмелѣя. — Всѣ ея понятія только одному, чтобы пива выпить, а на это нѣтъ, чтобы щепка вынянчить. Ахъ, сударь, кабы мнѣ другую бабу, то совсѣмъ бы я человѣкомъ сталъ!

— А что? Развѣ нехороша? — спросилъ охотникъ.

— Баба — король, но, будемъ говорить такъ, гуляющая… Судейскаго генерала Ивана Астафьича знаете? Я ужъ и то ему говорю: «Эхъ, говорю, ваше превосходительство, кабы вы помогли, чтобы мнѣ съ моей бабой разводомъ…» Оттого у меня и хозяйства нѣтъ черезъ эту самую бабу. Помилуйте: я выпивши — собаки не кормлены. А вѣдь господа спрашиваютъ, отчего собака худѣетъ. А ей плевать на собаку… Ей что? Ей только бы самой гулять. Дозвольте, ваша милость, еще папиросочки…

— Ты мнѣ мѣста-то покажи, гдѣ дичь — вотъ что, — сказалъ охотникъ. — А то сидимъ, сидимъ и никакого толку. Собирай вещи, да пойдемъ.

— Въ моментъ-съ… Сдѣлайте одолженіе… Мѣста у насъ есть, мѣста хорошія, мѣста первый сортъ.

Мужиченко засуетился. Охотникъ тоже поднялся съ мѣста, застегиваясь, вѣшалъ черезъ плечо фляжку и приготовился въ путь. Встрепенувшаяся собака виляла хвостомъ и радостно смотрѣла ему въ глаза.

Для моціона

I.

— Холодновъ я… Демьянъ Холодновъ… Демьяномъ Васильевымъ Холодновымъ меня звать. Такъ и зовите Холодновымъ, — сказалъ егерь, сухой, жилистый старикъ съ сѣдыми усами и бакенбардами, но еще очень молодцоватый и напоминающій своей фигурой отставнаго солдата николаевскихъ временъ. — Я, сударь, прирожденный егерь. Я птицу и звѣря знаю, какъ самого себя, — продолжалъ онъ. — А только нѣтъ теперь охоты, совсѣмъ нѣтъ. Помилуйте, нешто это охота, коли каждый день кто-нибудь да бродитъ все по одному и тому-же мѣсту съ ружьемъ и собакой!

— Да вѣдь какъ-же ты хочешь иначе-то, коли насъ арендуетъ земли цѣлое общество охотниковъ, отвѣчалъ охотникъ — среднихъ лѣтъ, въ франтоватомъ костюмѣ, мужчина съ яхташемъ съ иголочки, съ отполированной фляжкой черезъ плечо. — Кто членскія деньги внесъ въ общество, тотъ и бродитъ.

— Вѣрно-съ… А только выходитъ баловство и ничего больше. Для настоящей охоты выводки-то гдѣ заведутся, такъ ихъ охранять надо, пуще глаза беречь, а потомъ и навести на нихъ барина. «Вотъ, молъ, пожалуйте». А тутъ какъ охранишь, коли сегодня одинъ съ собакой прошелъ, завтра другой? А дичь, вѣдь она слышитъ, что съ собакой прошли, она улетаетъ. Да ежели и охранилъ-бы выводки, будемъ говорить такъ, то не знаешь кого на нихъ навести, не знаешь, кто у тебя настоящій баринъ! Сегодня одинъ пріѣхалъ и пошелъ бродить, завтра другой — и всѣ они господа, и всѣмъ служи. А я привыкъ одному барину служить, одного барина знать — и вотъ тогда я буду ему вѣрный рабъ. Я у господина Расколова тридцать одинъ годъ егеремъ былъ. Господина Расколова изволили знавать? Большой баринъ былъ. Вотъ Ковылино его было… Малинники тоже его. Шестнадцать тысячъ десятинъ въ здѣшней губерніи имѣлъ. Крѣпостные его мы были и я сначала казачкомъ около ихъ милости состоялъ, а потомъ въ егеря попалъ и тридцать одинъ годъ… Любилъ онъ меня, царство ему небесное, и когда намъ воля вышла, то чтобы не отпустить меня, десять рублей мнѣ жалованья положилъ и мѣсячину. Такъ я мѣсячину и десять рублей каждое первое число изъ конторы и получалъ, пока они не ослабѣли. А тутъ ослабли, продали у нихъ все съ аукціона — я и пошелъ бродить по охотничьимъ домамъ. Гдѣ десятерымъ господамъ служишь, гдѣ двадцать пять человѣкъ господствуютъ, а теперь вотъ пришлось служить, такъ и цѣлая полсотня господъ.