Рядом с солдатом - [50]

Стало светлее. Вскоре вернулся от капитана мой друг.

— Проскочили! — выдохнул он. — Ты понимаешь, не только проскочили, но отмахали четыреста миль вперед к Исландии. Если все пойдет так же хорошо, говорит капитан, то через двое суток будем у берегов Исландии. Правда, опасность еще не миновала, подлодки могут появиться в любую минуту, но самый страшный участок прошли…

Мы проходим то место Гренландского моря, которое на языке метеорологов называется «кузницей погоды». Обогнули норвежский остров Ян-Майен и держим курс вест на северное побережье Исландии. Капитан назвал нам город и порт в конце глубокого фьорда — Акурейри, где предстояло собраться всему каравану и потом следовать в Англию.

За завтраком в кают-компанию вошел встревоженный чем-то радист Иван Иванович Маленков. Все притихли.

— Я принял два сигнала бедствия, — сказал он, — «Торпедированы. Горим». Еще один SOS: «Высаживаемся на шлюпки. Корабль тонет. Помогите». Это наши, по-русски, а вот еще. — Радист показал несколько радиограмм. — В том же духе, только на английском.

Это сообщение произвело на всех угнетающее впечатление. В иллюминаторы стучалась соленая ледяная волна.

…26 ноября. Ночь. Мы вышли на бак. Ветер затих и стал попутным. Тучи разошлись, и сквозь высокие перистые облака проглянула луна, появились звезды. Штурманы воспользовались этим и стали определять точное местонахождение судна.

— Справа по борту корабль! — раздался громкий голос вахтенного.

На горизонте действительно темнел силуэт транспорта.

— Интересно, кто бы это мог быть? — Халушаков поднялся на мостик и через минуту крикнул оттуда: — Наши! «Комилес» I Ну, порядок, живы!

Через некоторое время «Комилес» просемафорил просьбу подождать его, чтобы идти вместе. Вскоре уже шли в паре. В южной стороне моря заметно посветлело. На горизонте стал едва просматриваться легкий, как вытянутое в ленту облако, силуэт земли Это Исландия…

И вот наконец, впервые после Архангельска, из-за снежных вершин, окрашенных смесью золота и багрянца, проглянуло солнце. Исландия предстала перед нами как сияющий кристалл рубина в изумрудной оправе океана.

— Земля! Земля! Смотри, трава зеленая, коровы пасутся! Вот это да! — захлебывался от впечатлений Халушаков. — А ты говорил, что ледяной континент!

Панорама открывшейся бухты с амфитеатром расступившихся гор напомнила мне Чукотку и вход в бухту Провидения. Только цвет моря здесь был совсем иной. Он как талая вода — зеленоватого оттенка.

Фьорд делает последний поворот и открывает отлогий берег, на котором под сенью снеговых гор притаился маленький городок. Разноцветные домики подогреты изнутри электрическим светом. По улицам снуют маленькие издали автомобильчики, горят ярко и непривычно фонари. Все будто только что умыто — и светлые каменные домики, и ярко-красные крыши. А сверкающие белизной горы придают всему какой-то нереальный, сказочный вид.

К «Тбилиси» направился сторожевой катер.

— Стоп машины! Отдать якорь! — скомандовал капитан Субботин.

…За ночь вокруг нас собралось много судов. Весь следующий день они подходили, наполняя бухту гудками и грохотом якорных цепей.

— «Комилес» сигналит! Вызывает кинооператоров на мостик! — крикнул вахтенный.

Начались переговоры с нашими коллегами. С помощью сигнальщика мы обменялись приветствиями с Соловьевым и Лыткиным, сообщили друг другу, что все благополучно, а в конце Халушаков спросил, много ли отсняли наши друзья.

— Ма-ло… — прочитал ответ сигнальщик.

— Ответьте им, что мы сняли вдвое больше.

Сигнальщик рассмеялся, передал наш ответ и пожелание дальнейшего счастливого плавания.

Был серый, туманный день, когда «Тбилиси» поднял якорь и покинул порт. Длинной вереницей вытянулись идущие в кильватер корабли нашего каравана. Сколько было потерь до Исландии, мы так и не узнали. Только к вечеру вышли из 25-мильного фьорда. Теперь наш курс лежал к британским берегам.

Идем в Лондон! — сказал подошедший к нам старпом. — А ваши напарники на «Комилесе» направляются в Гулль! Это для нас большая неожиданность. За время войны в Темзу еще не пускали корабли. Немцы с французского берега довольно легко доставали их береговой дальнобойной артиллерией и топили.

— Вот теперь-то уж поснимаем! — обрадовался Халушаков.

Забравшись к себе в каюту и перезарядив снятую пленку, мы завалились спать.

Проснулись, когда в иллюминатор ласкался рассвет. Тонко пищала наверху морзянка.

— Когда же он спит? — удивлялся, зевая, Халушаков и вдруг воскликнул тревожно: — Смотри! Что это?

Мимо нас проплыла торчащая из воды мачта. Так быстро мы не одевались даже по тревоге. Схватили камеры и выскочили из каюты. Было серо, солнце еще не показалось, и света для съемки было недостаточно.

— Идем, как через кладбище: кресты, кресты…

Халушаков стоял рядом у фальшборта с камерой наготове в таком же недоумении, как и я. Слева и справа по борту проплывали покосившиеся крестовины мачт лежащих на дне кораблей. Мой друг снимал и приговаривал:

— Сколько же их тут!

Чем ближе мы подходили к Темзе, тем сильнее накатывала тяжелая канонада. Воздух сотрясался от глухих залпов крупнокалиберной береговой артиллерии из Англии и ответной — из Франции.