Рябиновая ночь - [82]

— Петрович… Мэндэ, — обрадовался Дашибал.

— Здравствуйте, Мунхэ ахай. — Алексей пожал старику руку. — Как ваше здоровье?

— От зари до зари еще дюжу в седле.

— Все ли кони в табуне?

— Лесной зверь, сытый зверь, стороной обходит мой табун.

— Хорош ли приплод в этом году?

— Жеребята есть, не считал. Когда вырастут, немало хороших наездников надо будет.

— Хороши ли травы в падях?

— Кони сыты, на корм грех обижаться. Прошу к костру. — Дашибал расстелил попону. — Однако чаевать будем.

— От кружки горячего чая не откажусь.

Алексей принес из машины колбасы, консервов, свежего хлеба.

— Это вам гостинцы.

— Спасибо.

Дашибал нарезал хлеба, налил в кружки крепкого чая, шумно отхлебнул глоток, поставил кружку.

— Старуху мою не встречал?

— В Сенную кашеварить поехала.

— Однако совсем от рук отбилась старая. Говорю, дома сиди, отдыхай. Не хочет меня слушать. Совсем испортились бабы.

Алексей покосился на Дашибала, усмехнулся.

— А вот вам самому-то, Мунхэ ахай, не надоело скитаться по степи да горам?

— Пошто так говоришь, Петрович? Пока у орла крылья есть, он не может обойтись без неба, пока табунщик может сидеть в седле, ему не покинуть степь.

В пади всхрапнула лошадь, пугливо заржал жеребенок, ему негромко, успокаивающе ответила кобылица. Алексей посмотрел туда, где пасся табун, и спросил Дашибала:

— А смену-то себе приготовили?

— Однако нету смены, — с горечью ответил Дашибал.

— Как же так? Или парней у нас в селе не стало?

— Парни есть, да что толку. Совсем испортился народ. День думаю, ночь думаю, как дальше жить, ничего придумать не могу. Беру себе в помощники парня. Сядет на коня, любо глядеть. Живем мы с ним настоящей мужской жизнью. Спим, где ночь догонит, встаем, как только первая птица голос подаст. Весь день в седле, то по степи скачем с табуном, то на горные луга уходим, под самые тучи.

Шибко радуюсь. Хорошая смена из парня будет. В смелые руки укрюк[17] передам. Однако проходит неделя, другая, и парень голову повесил, на степь не смотрит. «Что случилось?» Парень на меня не смотрит: «В село хочу», — «Что в селе делать будешь?» — «Давно телевизор не смотрел. Наши завтра с канадцами в хоккей играют. Потом бокс будет. Кино новое на экраны вышло». — «Зачем тебе кино. Смотри хорошо в степи, все увидишь, что надо».

Старшего сына хотел табунщиком сделать, он военным стал, теперь на границе служит. Второго сына в табунщики метил, он в учителя пошел. Коней в глаза не видят. Как так жить можно?

У нас в деревне каждый мальчишка трактор водит, надо, и на машину сядет, подучи маленько, самолет поведет. Про луну, про звезды все знают. Только некому подкову сковать, никто не умеет коня подковать. Пошто так неладно получается?

Из пади донесся топот копыт. Дашибал прислушался. Потом отодвинул от себя кружку, подбросил в костер дров и закурил.

— Как-то в старые времена жил на Ононе князь, — продолжал Дашибал. — Вырос у него сын, поехал землю посмотреть, у людей уму-разуму поучиться.

В дальней стороне встретил он девушку, шибко полюбил, женился на ней и про отца с матерью забыл.

Проходит год, другой. Отец гонцов шлет, письма пишет, требует домой сына. А он даже ответа не дает. Молодая жена милей родины оказалась.

Шибко задумался князь, как вернуть на родную землю сына. Тогда старый слуга и говорит: «Не печалься, князь, пошли сыну стебелек полыни, и он вернется».

Так князь и сделал. Получил сын стебелек полыни, вдохнул горький запах родной земли и затосковал по Онону. А потом вскочил на коня и помчался к отцовскому очагу.

Дашибал поправил палочкой дрова в костре, поднял взгляд на Алексея.

— К чему это я говорю. У каждого человека стебелек полыни родной земли в душе жить должен.

— Мунхэ ахай, время пришло другое. И дороги у молодежи другие.

— Однако кто не ходил по старой дороге, тот не найдет и новую, — не сдавался Дашибал.

— Это так. Мы и пересели на самолет только потому, что в седле мечтали птицей в небо подняться.

— Все в небо рвутся. Однако кто коней пасти будет?

— Вот этого я тоже не знаю. Жизнь подскажет, что делать? Спасибо за угощение, Мунхэ ахай.

— Однако еще пей.

— Уснуть надо немного. Глаза слипаются.

Алексей принес спальный мешок и устроился в нем под деревом в двух шагах от костра. Достал папиросу, закурил.

— Какой хлеб нынче будет? — спросил Дашибал.

— В звеньях не важный, подсушило. Да и семена плохие были. Думаю, на будущий год на всех полях взять не меньше семнадцати — двадцати центнеров с гектара.

— Говорят, всех овец в кучу собрать думаете?

— Всех не всех, а для начала думаем построить комплекс тысячи на три. А там видно будет.

— Однако што-то худо делаете. На одном месте овцы всю траву выбьют, потом землей кормить будете?

— В комсомольско-молодежной бригаде пять отар. Тоже думали, ничего не получится. А ведь хватило кормов на всех овец.

Дашибал помолчал, а когда задал очередной вопрос, Алексей не ответил, он уже спал крепким сном. Старик встал, не спеша постелил попону, вместо подушки положил седло, лег и накрылся серой, выгоревшей на солнце курткой. И долго его еще мучили беспокойные думы.

Алексей проснулся рано. В пади было еще сумрачно, а вершины гор, освещенные первыми лучами солнца, светились точно гигантские купола. За долиной тянулся высокий хребет, густо заросший лиственными и кедровыми лесами. На крутой покоти из лохматой зелени выпирали скалы причудливых форм: одни походили на столбы, другие — на развалины старинных крепостных стен, третьи — на гигантских лесных животных. А одна из скал, ближе к подножью, стояла на синеватой каменной осыпи, точно на лужайке, и походила на высокую арку, под которой могла проехать тройка лошадей. Это были ворота, или сердце Алханая. К воротам по склону вилась дорожка. Все эти скалы в утренних лучах светились разными цветами.