Рябиновая ночь - [43]

Улыбнулась тетушка Долгор.

— Мать-то моя рано овдовела. А говорят, слаще-то вдовы бабы не бывает. И повадился к ней один казачок. Он из села мимо нашей стоянки все на заимку ездил. Зайдет в юрту почаевать, а в это время конь отвяжется да убежит. А ночью куда пешком пойдешь. А то ливень пойдет или пурга поднимется. В непогоду тоже не поедешь.

— Вот шельма, — тряхнул чубом Ананий.

— Он-то и подарил мне свои глаза. А вы-то, греховодники, разве лучше? Поди, по всему свету порастеряли своих ребятишек?

— Правильно, тетушка Долгор, — усмехнулся Комогорцев. — Один Ананий на службе с полдюжины оставил.

— Тетушка Долгор, наговаривает на меня Миха.

— Да ты, Ананий, лучше расскажи, как на зорях бегаешь на ферму доярок будить, — погладил усы Игнат.

Хохот на весь полевой стан.

— Это все ты, Миха, небылицы плетешь. — Ананий смерил Комогорцева недобрым взглядом. — Попадешь под руку, я тебе это припомню.

— Я? Да ты, Ананий, в своем уме? — Комогорцев смеется. — Ты только скажи, почему у Матрены Сараевой все ребятишки на твое обличье похожи? Все такие же с завитушками. Нет, ты не виляй, Ананий, скажи.

— Что ты привязался, как голодный ворон к тарбагану? — вышел из себя Ананий. — Иди да у нее и спрашивай.

— Спрашивал. Говорю: «Матрена, как это получается. Живете на ферме без мужиков, а у каждой полный дом ребятишек? Где вы их берете?»

— Ну и она что?

— Сами делаем, — отвечает.

Ананий громко засмеялся. Потом вытер кулаком глаза и повернулся к Комогорцеву:

— Коли уж на то пошло, ты, Миха, расскажи-ка, как в прошлом году Дарье за любовь зарод сена отдал.

Комогорцева будто столбняк хватил. И без того длинное лицо с редкими пшеничными ресницами стало еще длиннее. Наконец у Комогорцева от ушей к щекам хлынула краска. Он ворохнулся и хватил кулаком по столу:

— Врешь.

— Что врешь? Я этот зародчик-то от Старой реки и вывозил ей.

— Вот артист, — привстал Пронька. — И когда только успел? Я же рядом с ним косил.

Игнат гладил усы и, ухмыляясь, покачивал головой.

— Ну, Ананий, под самое дыхло ты меня поддел, аж дух захватило, — проговорил Комогорцев.

— В другой раз не лезь с кнутом на топор.

Потешаясь над Комогорцевым, встали из-за стола.

— Спасибо, тетушка Долгор, за хлеб-соль, — поблагодарил за всех Игнат.

Любила тетушка Долгор порядок. И каждый у нее знал свое дело. Вот поэтому-то за несколько дней все здесь изменилось. Везде чистота, щепочки на дворе не найдешь. В столовой на окнах занавески, на подоконниках цветы. Дарима по стенам развесила красочные плакаты с обращением к хлеборобам. Петька с Федором славянской вязью написали лозунг: «Съел свое — помоги товарищу». Тетушка Долгор прочитала лозунг, покачала головой, но снимать не стала, уж больно красиво написано.

В красном уголке Аюша Базаронович установил телевизор, радиоприемник и колхозную рацию.

— Теперь, тетушка Долгор, ты можешь даже с Москвой связь держать.

Тетушка Долгор с уважением посмотрела на аппаратуру.

— А со стариком Дашибалом можно говорить?

— Вот этого нельзя.

И сразу у тетушки Долгор к технике всякий интерес пропал. Москва где-то на краю света, говорить с ней можно. Дашибал совсем рядом, у Алханайских гор кочует с табуном, а говорить с ним нельзя. Хоть и в больших начальниках ходит Аюша Базаронович, а все перепутал.

Отряд в эти дни жил хлопотно, беспокойно. Не успели парни с девчатами оглянуться, а апрель уже на исходе, подошла пора сева. Анна носилась на мотоцикле: то в мастерские, то на ток, то в семеноводческую лабораторию. На минутку забежала в столовую.

— Тетушка Долгор, что-нибудь попить найдется?

— Компот пить будешь?

— Налей стаканчик.

Компот принесла Груня, еще сухонькая неловкая девушка. Анна посмотрела на нее и себя вспомнила. Вот таким же дичком когда-то и она пришла сюда.

— Нравится тебе у нас? — спросила Анна.

— Ничего.

— Теперь ты у всех парней на виду.

— Больно-то они мне нужны, — чисто по-детски ответила Груня.

Анна рассмеялась.

— А ты что? — удивилась Груня.

— Я вот так же когда-то думала.

Груня насупилась.

— Ладно, не злись. Завтра чтобы обед и ужин были, как в самый большой праздник.

Когда солнце застряло между вершинами Алханайских гор, тетушка Долгор вытерла руки и сняла халат.

— Ты, Груня, маленько погодя запусти картошку в суп, а я пойду посмотрю, не появился ли мантыр.

Но хитрила тетушка Долгор. Весь день она ломала голову над тем, как незаметно побывать у священного Белого камня и преподнести дары Хозяину земли. Набожной она не была. Будду представляла обыкновенным стареньким ламой, который отшельником живет где-то за облаками и поучает всех. Жизнь его была ей чужой и непонятной. Но вот к древним обрядам своего народа она относилась с уважением. Еще в детстве тетушка Долгор с благоговением наблюдала, как бабушка совершала таинства жертвоприношения духам. Потом и сама стала с ними общаться, особенно в горестные минуты.

Но жизнь незаметно вмешивалась в отношения тетушки Долгор с духами и вносила свои коррективы. Дашибал, который трижды побывал в гостях у смерти, на богов жены смотрел с иронией. Дети, а их у тетушки Долгор пятеро, все выучились и относились к вере матери, как относятся люди к старинной одежде: не выбрасывают из уважения к прошлому, но и никогда не наделают. И постепенно у нее ослабли связи и с земными богами. Но время от времени она их вспоминала, так, на всякий случай.