Рябиновая ночь - [113]

— Алеша, — обрадовался Батомунко. — Проходи в дом. Ужинать будем.

Из поварни вышла Чимит.

— Мы уже слышали, — кивнула она на бинты. — Беда-то какая. К ночи смажем ожоги тарбаганьим жиром. Мигом все заживет.

В доме зажгли свет. На столе появилась жареная баранина, лук, огурцы.

— Садитесь, — пригласила к столу Чимит Алексея и Батомунко.

Алексей принес водку, по рюмке налил Чимит и Батомунко, себе — стакан.

— За ваше здоровье. — Алексей осушил стакан. Чимит с Батомунко переглянулись. Они никогда не видели, чтобы Алексей так пил водку.

— Ты ешь, Алеша, — подвинула баранину Чимит.

— Спасибо.

Алексей съел ломтик огурца.

— Дома-то у тебя как? — спросил Батомунко.

— Нет у меня больше дома, Батомунко ахай. Все развалилось.

— Может, еще все наладится? — проговорила Чимит.

— Нет, мать. Думал я добреньким прожить жизнь. Никого не хотел обижать, а обидел всех. Ни за что ни про что Кате жизнь переломал. Свою душу испачкал. Анну на позор всему селу выставил. Дочь без отца оставил.

Батомунко с Чимит с сочувствием смотрели на Алексея. Они любили его и гордились тем, что именно их приемного сына выбрали председателем.

— Однако ты сегодня шибко уморился, — увел разговор Батомунко. — Хорошо поспать надо. Взойдет солнце, мысли светлые родятся.

— Солнце-то придет, только вот душа от этого светлей не станет.

С улицы донесся гул мотора. Через некоторое время в дом вошел Арсалан, поздоровался с родителями и остановился возле стола.

— Так… Гуляем…

— Выпей со мной, Арсалан.

Алексей потянулся к бутылке. Арсалан отстранил его руку и бутылку выбросил в окно.

— Душа болит, Арсалан. — Алексей неуверенным движением расстегнул ворот рубашки.

— У него душа болит, — сверкнул глазами Арсалан. — А у Кати не болит? У Анны не болит? А у отца с матерью душа не болит? — Арсалан кивнул на Батомунко и Чимит.

Алексей опустил голову на грудь.

— Его там люди ждут, а он убежал в степь и водку хлещет.

— Что же, по-твоему, мне и выпить нельзя? Да?

— Нельзя, Лешка! На то и крылья даны орлу, чтобы летал. Тебя народ за человека принял, поверил тебе, пошел за тобой. Сама Нина Васильевна дорогу уступила. А выходит, мы перепелку за сокола приняли. Ты же нас всех обманул. Вспомни-ка нашу клятву. Или ты забыл ее?

Нет, этой клятвы Алексей не забыл.

…Онон. Лето. На берегу реки горит костер. Возле него сидят Борис, Арсалан, Алексей. Вдали полыхают зарницы, а мальчишкам кажется, что это где-то бьются их отцы и братья с фашистами. Борис взял нож и острием надрезал палец. Выступила алая капля крови. У Бориса побледнело лицо. Он смотрит на зарницы и говорит:

— Клянусь боевым оружием отцов, клянусь их ранами, клянусь слезами матерей быть всегда верным другом. Если я смалодушничаю перед жизнью, если предам вас, то пусть меня постигнет самая суровая кара — презрение моего народа. Трусам и подлецам не место на земле. Если один из вас окажется в беде, то я приду на помощь, если даже придется перешагнуть через собственную смерть. Если я этого не сделаю, то пусть потухнет мой очаг[19]. Клянусь!

Такую же клятву произнесли Арсалан и Алексей. Потом, стоя у костра, они соединили пораненные пальцы, и крупная капля крови упала на землю.

— Теперь мы побратимы, — взволнованно проговорил Арсалан.

Много с тех пор утекло воды в Ононе. Но Алексей помнил каждое слово клятвы.

— Может, Борису позвонить, рассказать о тебе?

— Прости, Арсалан. И ты, отец, и ты, мать. Простите меня. Не устоял.

— Пей крепкий чай и в постель, — уже более мягко предложил Арсалан. — Мать раны перевяжет.

Через полчаса Алексей уже спал тяжелым сном. Арсалан сел за стол.

— Беда к человеку пришла. Зачем же ты так с ним говоришь, сын? — упрекнула Арсалана Чимит.

— Его беда — моя беда. Потому так и говорил.

— Ничего, Чимит, буря сильную птицу закаляет, слабую убивает, — вмешался в разговор Батомунко.

Арсалан выпил стакан чаю и встал.

— Мне еще работать сегодня.

Алексей проснулся рано, вышел из дома. Горела заря. На озерке кормились утки. От Онона доносились редкие выстрелы. Сознание Алексея точно на экране прокрутило весь вчерашний день и остановилось на Кате. «Вот и поставлены все точки». Алексей не чувствовал ни горести, ни радости. Вспомнил об Иринке. Засосало под сердцам. Кто-кто, а он-то знает, как расти без отца. Алексей вздохнул, поднял руку поправить упавшие на лоб волосы, обжигающая боль резанула грудь.

— Фу, черт. — У Алексея даже испарина на лбу выступила. Он постоял, боль утихла.

В ограду вошел Батомунко, он уже выгнал овец на пастбище.

— Скоро на зимник покочует? — спросил Алексей.

— Как только уберут поля.

— Зеленку уже пора косить на культурном пастбище. А то перестоять может.

— Максимку в воскресенье поджидаю. С ним поедем. Дня за два управимся.

Алексей позавтракал и поехал в поле. Вскоре его по рации нашел диспетчер и сообщил, что нужно подписать чеки на получение денег в госбанке, иначе люди могут остаться без зарплаты.

Пришлось ехать в контору. Алексей только подписал чеки, как в дверях появилась Аграфена.

— Аграфена, проходи, садись.

Аграфена как-то боком присела на краешек стула и нервно теребила кончик платка.

— Петрович, что теперь с Петрушей-то будет?