Русское воскрешение Мэрилин Монро - [48]

В узких цифровых окошках на мониторах, с каждым движением биржевых цен, моментально рассчитывалась и суммарная величина растущего капитала Левко. Цифрам и нулям становилось там так тесно, что автоматически был уменьшен масштаб их шрифта. Сам вид этих ставших маленькими, черненькими, похожими на жучков, цифр, теперь даже немного страшил Левко и, одновременно, завораживал. Это было похоже на сон. На чудесный сон. На сон даже не самого Левко, а на сон какого-то сказочного героя из книжки.

Два дня назад, в пятницу поздно вечером, незадолго до закрытия нью-йоркских бирж, когда Левко начал скупать русские финансовые активы, в этих цифровых окошках у него на мониторе значилось в общей сложности около пятидесяти миллионов долларов. Это был оставшийся у него «навар» после катастрофичного падения российского рубля и акций вскоре после прибытия на московскую землю Владимира Ильича Ленина. Если из этих пятидесяти миллионов вычесть тридцать, которые его банк был должен кредиторам, то кое-что оставалось в кармане, и весьма немало. Из безнадежных банкротов, с многомиллионными долгами, Левко и его банк за несколько утренних часов в пятницу превратились во вполне благополучных и даже солидных субъектов финансового рынка. Вдвое провалился в то пятничное утро рубль, и вчетверо выросла стоимость позиций Левко, открытых еще в четверг «в короткую», в расчете на неминуемый крах российского рынка на новостях о возвращении Ленина. Если к началу своего пятничного ланча Левко лишь чудом выкарабкался из долговой ямы, а биржевой выигрыш сравнялись с его долгами, то к вечеру, когда к нему пришел Ребров, российский рубль провалился еще ниже, и он впервые увидал на мониторе первые желанные миллионы, которые останутся в его карманах. Ближе к полуночи, перед закрытием американских бирж, миллионов на его счетах стало около пятидесяти.

Левко давно знал, что должно было произойти на стадионе Лужники. Он знал это даже не в пятницу вечером, когда на нью-йоркской бирже начал скупать русские активы, а за неделю до этого, и даже раньше. Только по этой причине он, без пяти минут банкрот, он кидал последние миллионы своего банка, выпрошенные в кредит у Центрального банка, – на коттедж, на новые «БМВ», на аренду офиса для маргинальной коммунистической партии ленинцев, и аренду гигантского стадиона для звездного шоу Ленина и Мэрилин Монро.

В первую же встречу с этим генсеком Фоминым два месяца назад, когда тот только упомянул имя Ленина, Левко сразу почуял большие деньги. Генсек просил сначала немного, у него не было денег даже, чтобы слетать в Индию и посмотреть на клона вождя революции. Партийных взносов стариков-коммунистов не хватало даже на аренду подвального помещения, чтобы было, где поставить гипсовый бюст вождя и сойтись на партсобрание. Левко долго разбирал неразборчивый почерк на письме, полученном из Индии, вертел его в руках, даже понюхал, заметив тонкий и странный тропический аромат, потом попросил разрешения сделать ксерокопию. Генсек не возражал. Авиабилеты в Индию и кое-какие командировочные расходы стоили не так много, даже в его «аховом» положении, и Левко рискнул, он дал немного денег.

Когда генсек через неделю вернулся из чудесной Индии, он привез ему несколько фотографий. На фотографиях были очаровательная Мэрилин Монро, веселый Сергей Есенин и задумчивый Владимир Ильич. Рассмотрев фото внимательно, Левко понял, что ему не «динамо» крутят, а показывают большие деньги. Тем более, это был шанс для его банка-банкрота. Единственный и последний шанс. Со следующего дня Левко начал занимать со всех сторон еще деньги, а генсек их тратить.

Арифметика превращения банкрота Левко в долларового миллиардера за полсуток, с момента открытия азиатских бирж, была очень проста. Имея в пятницу на своем биржевом счету около пятидесяти миллионов долларов, он нажатием нескольких клавиш на своем компьютере, получил тогда же биржевой кредит в сто раз больший. Это было предельное «плечо», которое можно было получить из биржевой системы для валютной спекуляции. Так началась его так называемая маржинальная операция. Иными словами, спекуляция на деньги, взятые в долг. Те, кто давал ему такие деньги в долг почти ничем не рисковали. Если фортуна улыбалась спекулянту, а цена валюты или акций на его позициях шла в счастливом направлении, то кредиторы получали свои законные и немалые проценты. Если же, – и не дай никому Бог! – цены с таким-то «плечом» разворачивались против спекулянта, то кредитная система, не дожидаясь даже малейшего приближения к собственному убытку, просто закрывала позиции неудачника. Как правило, в этих случаях спекулянт терял все свое, но и не оставался, при этом, никому должен. Однако очень редко, когда подобное происходило внезапно и совершенно неожиданно, или когда были закрыты в эти часы биржи, и технически невозможно было принудительно закрыть позиции, тогда возникали серьезные убытки даже у кредиторов, а спекулянт мог остаться кругом должен. Чем больше было его кредитное «плечо», тем больше он оставался должен.

Таким образом Левко в пятницу поздно вечером на свои пятьдесят миллионов долларов получил в Нью-Йорке стократный маржинальный кредит и сразу после этого увидал первый раз в жизни на своем мониторе миллиардные суммы. На все эти сумасшедшие пять миллиардов долларов он в течение последующих десяти минут купил по дешевке российские рубли и акции крупнейших отечественных нефтяных и газовых компаний. Делал он это смело, в груди у него ничего тогда не дрожало: потому, что он знал Будущее. Знал его и не собирался упускать этот самый фантастический, но верный шанс в своей жизни. Левко накупил на все свои миллиарды долларов российских рублей и акций, выключил компьютер и уехал домой. После этого оставалось только ждать понедельника.