Русское воскрешение Мэрилин Монро - [47]

За вечер я раскрошил доски в щепу. Потому, что нож входит с полета много глубже, чем от удара рукой, – его, бывает, даже трудно вытащить. Чего я хотел, я достиг вполне. Я прилеплял потом жевательной резинкой старую игральную карту к доскам в разных местах, и попадал в нее – девяносто семь раз из сотни. Оставшиеся три процента из этой рулетки станут фортуной моего врага, и, возможно, моей гибелью. Такова наша жизнь.

Я снял с руки ножны, размял ладони и сложил пальцы правой в полукулак. Так мне показывал сегодня свою руку умиравший Пурба. Что ж, пока его предчувствия, или что это у него было, – все полностью оправдались. Как, интересно, сложил сегодня свои руки в больнице Владимир Ильич?

23. Счастливое утро

В ночь на понедельник Левко почти не спал. Азиатские биржи открылись первыми после двух выходных дней, и первыми отыгрывали воскресные новости из России. Российские ценные бумаги и рубль резко надбавили в цене. Россия без Ленина была ближе и понятнее всему миру. Цены на российские ценные бумаги, в свете последних новостей из Москвы, казались всем в понедельник просто смешными, и биржевики их скупали, продавая одновременно все остальное.

Когда же Левко приехал в свой банк и дождался открытия московской биржи, то с его убийственным стократным «плечом» он был уже в плюсе на полмиллиарда долларов. Он оценивал это приближенно, потому что заключал свои сделки в пятницу на Нью-йоркской бирже, которая еще не открылась. Это было много, очень много, но полмиллиарда – не миллиард, а Левко любил круглые числа, и он, чтобы занять руки, подобрал со стола ключи с медной цепочкой и начал ее крутить на пальце. Но дрожь у него по телу не проходила, потому что голова сама по себе подсчитывала каждую новую минуту гигантский навар со многими нулями от всех его биржевых позиций, и ее было уже не остановить. Считал деньги и его компьютер. Дрожь только усиливалась с каждой новой цифрой, услужливо появляющейся в маленьком окошке на мониторе. Тогда Левко постарался лучше думать о самом для себя приятном. Он стал придумывать, в какие горы поедет зимой кататься на лыжах. Это всегда успокаивало и поднимало ему настроение.

Левко был хорошим горнолыжником, быстрым и страстным. Половину зимы он всегда проводил в горах, а в последние годы – только в Альпах. Ему не нужен был куршевельский балаган или подобные места, где собирались богатые соотечественники. Ему вообще не нужна была никакая компания, он ездил в горы всегда один. Охранник-помощник был не в счет, он с ним не общался. Левко ездил в Альпы, чтобы летать с горных вершин на предельной скорости, по семь часов в день, без передышек и обеда, отдыхая только, сидя в кабинах подъемников.

Ему нравилось, что в горах, в снежном бешенном вихре, счастье и страшная боль всегда шли рука об руку, а победа или горькое падение – в секундах, в сантиметрах друг от друга. Но эти секунды или сантиметры были в твоей власти, и только ты мог их превратить в одно или совсем другое.

Левко очень любил ездить в итальянские Альпы. На южной стороне Альп ему казалось солнечнее, веселее, и ему очень нравилось быть в горах среди итальянцев. Жизнерадостные, эмоциональные, они перекликались между собой на своем прекрасном певучем языке, и Левко всегда казалось, что он вышел на широкую сцену итальянской оперы. Это еще выше поднимало ему настроение.

В австрийских Альпах все было иначе, но не менее чудесно. Это была страна лыжников. Если тут человек стоял на лыжах, то он катался не хуже Левко. Если в итальянских Альпах Левко чувствовал себя, как на оперной сцене, то в Австрии – как член особого братства, как равный среди равных.

Когда он спускался на страшной скорости с альпийских вершин, по самым рискованным трассам, маркированным знаками черного цвета, то те немногие, кто был рядом, или выше или впереди, – все были его братьями. Уже через день, при встрече где-нибудь в кабине подъемника, – он слышал их обязательное Gut Morgen! и видел дружеские улыбки.

Бывалые австрийцы проходили те черные трассы только в шлемах и даже с защитой по спинному хребту. Левко же, и это было единственным, чем он отличался от них, – выказывал русскую удаль и проходил там же в одной бандане.

В каких Альпах было ему лучше, он бы не ответил.

Левко достиг в понедельник всего, чего так страстно хотел всю жизнь: он стал долларовым миллиардером. Он победил. Как побеждал множество раз и себя, и судьбу на головоломных альпийских трассах.

Но Левко оставался миллиардером всего полчаса. Если бы он нажал в эти самые минуты несколько клавиш на своем компьютере, то так бы и остался миллиардером на всю свою жизнь. Но он не нажал эти две клавиши. А ведь это были даже не секунды и не сантиметры между радостью и болью, как в горах. Тут медленно уходили десятки минут, – но они протекали, как вскоре выяснилось, между жизнью и его смертью.

Ровно в час позвонила секретарша: напомнила, что официант ждет его разрешения, чтобы сервировать стол для ланча. Левко только с этим звонком вернулся из страны чисел, судьбы и риска в мир реальности, и непроизвольно взглянул в окно. Обычно он с нетерпением дожидался времени своего ланча: каждый божий день он получал от него в своем кабинете новые удовольствия. Оба его повара были виртуозами своего дела, и он затруднялся каждый раз выбрать из них автора нового свого гастрономического праздника на следующий день. Но сейчас ему вообще не хотелось есть. Он буркнул секретарше «Через десять минут!» и опять впился в мониторы.