Русское воскрешение Мэрилин Монро - [41]

Я подумал и пожал молча плечами. Ленин продолжил, и как бы отсчитывая, стал загибать пальцы:

– … В Бога вы не верите почти сто лет. В черта тоже. В коммунизм и его светлое будущее никогда у вас умные люди не верили. В социализм подавно, – сколько анекдотов про него насочиняли. Теперь капитализм у вас, и снова не по нраву, – кислый он у вас какой-то, называть его даже так стесняетесь. Что же вам нужно?

– Может, климат у нас такой? – сказал я не очень уверенно.

– Может, и климат. Надо подумать, – ответил Ильич.

– У нас еще водка есть, – добавил я, уже увереннее.

– Да, это помогает, когда веры нет, – сказал задумчиво Ильич.

– И друг друга мы ни в грош не ставим, – пожаловался я Ильичу на свой народ.

– Это заметно.

– Но мы же в Ленина верили, ну, конечно, в Ленина! – вспомнил я и невольно воскликнул.– Вы его вчера сами видели!

– Болеете вы, голубчики, болеете. И давненько.

– Как лечиться, доктор, подскажите? – спросил я с улыбкой.

– Время, только время, – одно для вас лекарство. Сто лет болели, – три поколения мучались. Теперь три поколения выздоравливать будете. Иначе никак, – душа у вас отморожена. Открыться надо, Богу открыться. И поплакать, поплакать, это помогает. Не надо стесняться никого, а плакать, плакать, плакать…

– Мы, за вашими разговорами, не опоздаем? – спросила Мэрилин, встрепенувшись. – Я ведь платье помну, пока рассиживаюсь тут с вами.

Я взглянул на часы. Фомин поручил мне привезти всех в Лужники к двум часам. Сначала на стадионе, для «разогрева», должен был начаться концерт: певцы и артисты, – все наши звезды первой величины. Потом выступят две зарубежных рок-группы, для привлечения молодежного контингента. И только после этого на трибуну взойдет Владимир Ильич. Решено было, для большего эффекта и безопасности, привезти индийских товарищей как можно позже.

Время еще оставалось, но можно было потихоньку собираться. Я оторвал взгляд от своих часов, поднял голову, – и вздрогнул от неожиданности. Рядом стоял и смотрел на меня йог Пурба. Голая смуглая его кожа как будто светилась в сумерках холла. На его бедрах была туго намотана свежая повязка, пронзительного красного цвета.

– Доброе утречко, – сказал я.

– G’morning, – ответил Пурба и улыбнулся мне загадочной улыбкой.

– Вы хорошо спали сегодня? – Я так и не смог за три дня привыкнуть к виду голого йога.

– Я не спал. Я разговаривал с Брахмой.

– Что он вам сказал?

– Он сказал, что встретит меня. Мне не нужно ни о чем беспокоиться.

В этот момент Ленин что-то спросил у Пурбы на языке хинди, йог повернулся к нему и они тихо, но быстро и озабоченно, заговорили, сразу забыв про меня. По глазам, я понял, что Мэрилин не понимает ни слова: она училась только в англоязычных школах.

– Ах, опять вы о своей философии! – воскликнула Мэрилин, – Поглядите, какое сегодня солнце! Как у нас в Индии! Ну, когда же мы, наконец, поедем на этот ваш праздник на стадионе?

Когда мы вышли один за другим на крыльцо, внизу нас ожидал партийный «БМВ» с открытыми дверцами. Позади него стояла «Газель», набитая до отказа дружинниками. Третьей машиной у коттеджа был «Мерседес» с темными стеклами. Он стоял, развернувшись прозрачным лобовым стеклом к крыльцу, и я рассмотрел, кто сидел в нем. Там сидели только двое: за рулем «боров», справа от него – еще один из службы безопасности. Реброва в машине не было.

Я отошел к своему «Харлею» и откатил его с проезжей части в сторону, ближе к коттеджу. Потом открыл кожаный кофр над задним колесом и достал из него сверток в полиэтиленовом пакете. Это был короткий черный бронежилет полицейского образца. От очереди из «калашникова» он бы Ильича не защитил, но от дальней снайперской пули – вполне. Я зажал пакет подмышкой и пошел к машине.

– Можно я сяду спереди? – спросил меня Пурба, когда я подошел к машине. – Здесь так интересно, и я вчера тут сидел.

Я пожал плечами: широкое лобовое стекло у «БМВ» могли на стадионе запросто рассыпать вдребезги бутылкой. Ленина любили далеко не все, верили в него тоже, а не то его памятники не пачкали бы краской и не взрывали. Впереди следовало сидеть мне, но огорчать йога в это утро не хотелось. Я пропустил в заднюю дверь «БМВ» сначала Владимира Ильича, за ним впорхнула и начала расправлять свою пышную юбку Мэрилин, я сел рядом с ней и захлопнул дверь.

Сразу за шлагбаумом пункта охраны нас поприветствовала короткой сиреной полицейская «Альфа Ромео». Вторая стоявшая здесь машина ГИБДД, включила в этот момент широкую, во всю крышу, мигалку, и обе они, заждавшись нас, резво понеслись по дороге вперед.

Мы ехали очень скоро, воскресные дороги были еще пусты. Светило яркое солнце, бабье лето задержалось в столице. Разговаривать не хотелось, все глядели в окна, на желтую листву на фоне ярко синего неба с мелкими кудрявыми облаками.

Вдруг я почувствовал прикосновение чуть выше колена, взглянул, – это была рука Мэрилин. Я перевел взгляд на ее лицо, полагая, что она так привлекает мое внимание. Но та глядела только вперед, не поворачивая ко мне головы, и только легкая улыбка играла на ее губах. Затем я почувствовал, как ее рука скользнула выше, чуть задержалась между моих ног, и сразу ее пальцы быстрым и умелым движением сдернули вниз застежку «молния» на моих джинсах. В салоне автомобиля раздалось громкое и жуткое «зипп». Я покраснел и повернул голову к Ленину, – тот смотрел в противоположное окно. Пышная юбка Мэрилин взбилась в машине еще выше, и тот не увидал бы ее руку, даже если бы обернулся на этот странный звук.