Русское счастье - [63]

В залитых морской водой ящиках посторонних следов не обнаружилось. С окончанием поиска пропадала последняя иллюзорная возможность находки вещдока, а со смертью Саркисова – окончательная реальная возможность восстановления связи с организованным криминалом. Парнишка из садовых рабочих (им был Жендос) дал показания о подозрительных действиях бригадира, но тот успел раствориться где-то в дебрях горного Кавказа, принадлежащих отныне чужой республике. Держать безосновательно долго торгового представителя Наумский не мог. Внутреннее чувство подсказывало ему о непричастности его к делу. С откровенной досадой Наумский отказался от окольной зацепки. Тристана отпустили, правда, с оговоркой сообщать о месте своего пребывания. Детальный разговор с супругой Саркисова – вот главное, что грело самолюбие состоявшегося сыскаря. Он, определенно, был на верном пути. Нина Васильевна знала многое и одновременно не знала ничего из того, что могло бы дать реальные результаты следствию. Как всегда, в подобных случаях, версия Наумского превращалась в хороший домысел и убиралась в долгий ящик до нахождения случайно выплывших фактов.

С убийством Саркисова Наумский убедился окончательно в правильности выбранного пути, хотя надежда на скорую точку в первом большом самостоятельном деле сошла почти на «нет». Блицкриг не состоялся. Наумский не привык проигрывать. Победы и достижения радуют всегда, кроме тех, что признаны последними. Внутренний запал его продолжал гореть и вероятность победы сохранялась. Наумский распорядился поставить Нину Васильевну на слежку. «Надо ждать долгой отдачи от этой оставшейся крохи».

Представитель судовладельца оставался на виду, вернулся на работу в техникум. Наумский побывал у него дома и чем глубже узнавал, тем больше убеждался в непричастности его к делу. Учебный процесс отнимал львиную часть личного времени, Наумский это понимал, откровенно удивившись, когда Тристан предложил ему прочитать и оценить написанный им роман. От художественных книг Наумский отошел напрочь с приходом в милицию. Последнее, что он таки вымучил за последний год – это «Жизнь Арсеньева» Бунина. Книга Тристана перекликалась с ней, прочиталась за неделю – в ней, чувствовалось, многое было взято из жизни автора. Наумский читал, перечитывал, сознавая, что читает для углубленного изучения психологии героя.

Эти две одушевленные вешки: Тристан и Вера Васильевна, живым воплощением постоянно маячили на горизонте его мыслей. В свободное от работы время Наумский искал философское продолжение незаконченного дела, понимая: любая философия ценна привязкой к логической составляющей практической жизни. В его умозаключениях круг зависимых противоречий обрывался без определяемого продолжения.

Глава 17

Благодаря усилиям мамы, встреча с Матильдой состоялась. Вялое начало, где эмоциональный настрой был далек от обоюдного страстного влечения, постепенно начало обрастать чередой привычек. Встречи носили размеренный порядок ухаживания. Тристан почувствовал: наступило моральное право ее поцеловать. При попытке поцеловать губы ее задрожали. Через мгновение она поспешила нарушить процесс первого единения. Тристан почувствовал и другое: забытое ощущение ее живота. Сердце его заколотилось. С выплывшим из сумрака прошлого страхом пришла старая знакомая – мистическая зависимость.

– Мне пора отлетать?

– Что? – испугавшись вопроса, переспросила Матильда.

Следом неуклюже сообразила:

– Ты хочешь уйти?!

– Такой цели я не имею и не предполагаю. Больная извилина зовет меня назад, – выпалил Тристан скороговоркой, сразу почувствовав облегчение.

– Почему ты боишься меня? – спросила Матильда первой, закрывая прямым вопросом путь к витиеватостям.

– А ты меня?

Оказалось, она ждала этого вопроса.

– Я виновата перед законом и перед тобой, в частности, и давно хотела повиниться еще тогда, при встрече на рынке. Помнишь больницу, помнишь свой ужасный криз?

Теперь они говорили и думали об одном.

– Ведь физического нездоровья все последующие годы ты не ощущал? По роковой оплошности я едва не погубила тебя. В критическое для твоего организма время наложился чужой укол.

– И все так банально просто? В таком случае, спасибо тебе, огромное спасибо за твою оплошность. Она разбудила во мне желание любить весь мир. То, что даровано случаем, не имеет оценочной стоимости до очередной встречи.

Тристан ошалел от звучания своего голоса. Полились избитые фразы – они вытекали из него безостановочным потоком. С обуявшим его вдохновением эти простые фразы обрели высокий смысл.

Матильда, поджав губы, слушала, отдалившись в себя.

«А ведь я хочу с ней больше общаться, доверять сокровенное как старому проверенному временем другу. И удовлетворения от того гораздо более, чем от поцелуя», – с сожалением заключил в себе Тристан.

Сомнения и противоречия не доминировали над повседневностью, но их холодок изредка остужал природную горячность Тристана. Давно болевшая хронической болезнью мама слегла. Она остро чувствовала внутреннюю борьбу сына – Матильда больше молчала. Мама предвосхищала его действия, ведь она знала то далекое время, когда недостатки сына еще не могли маскироваться покрывалом взрослой двусмысленности. Как-то Матильда спросила у Тристана, как ей поступить: мама просила остаться на ночь у них дома. Тристан догадывался о желании мамы давно: его мудрая мама пыталась ускорить процесс, лишая его сомнений. Отчасти ей это удавалось. В итоге Матильда поселилась у них. Позже они обменяли коммуналку Матильды и их однокомнатную на просторные хоромы. Переселение, суета вокруг этого, сплотила всех. Мама взбодрилась – Тристан вздохнул свободнее, теперь без каждодневного ожидания худшего. У него, кроме сырого романа, собралась кипа незавершенного раннего материала. Для толчка не хватало вдохновения высокого порядка, тяга к писательству довлела над рассудком – он испытывал чувства, не удовлетворяясь достигнутым результатом. Тристан затосковал той бесконечной тоской, что вгоняет русского мужика в туманные дебри, но от падения удержался, медленно увязая в мужской депрессии. Междоусобная борьба, цинизм противоборства в техникуме толкнули его к решению крайнего толка: уйти с работы.