Русское народное порно - [27]

Душу мою грызла тоска. Беспечные детки мои торжествовали.

43

Первым рейсом я на речку отвёз обезьянку, Тамару и Васеньку. После за остальными вернулся. Кладезева с Алёшей я старался сводить вместе поменее. Васенька – злец – на приятеля воздействует не слишком уж положительно, они вполне вдвоём могли в наше отсутствие учудить какую-то пакость.

Впрочем, и за одним Васенькой глаз да глаз неизбежно потребен.

Когда я привёз Алёшу и прочих юниц, Васенька уже на бережку ублажал свой причиндал ненасытный, взгромоздившись на распластанную попою кверху нагую Тамарочку. Дивная моя обезьянка бегала вокруг с камерой, старательно всё снимая. Заметив наше приближение, юный любовник лишь бросил на нас взгляд, не слишком любезный, и своё дело продолжил.

Через пару минут всё было покончено. Расцепились соитийствующие.

– Как вы уехали, Савва Иванович, – тут же доложила мне моя бойкая мартышечка, – Васька полез на Тамарочку, возбудился так, что его не остановить было, и тогда я сказала: пусть он делает, что хочет, может даже делать то, что со мной, но только я буду снимать, чтобы он не расплескал себя попусту.

Внутренне я усмехнулся. Погладил обезьянку по её чёрной, блестящей головке.

– Ты молодец, Гулечка! – сказал. – Ты всё правильно сделала.

– А представляете, здесь бы эта была?! – припомнила Гулечка тут Совершенную.

– Савва Иванович, вы не сердитесь за то, что мы все тогда так категорично сказали, – сказала вдруг Сашенька Бийская. – Мы вас любим, и мы просто хотели помочь вам.

– Я понимаю, красивая, – тихо сказал я. – Вы хотели помочь мне с собою расправиться.

– Я бы, конечно, разок её трахнул, – вмешался тут Васенька, – но как коллектив порешил, пусть так и будет!

– Не надо Лариски! – бросила тут Окунцова.

– Не надо Лариски! – подхватили вдруг все.

– Не надо, так и не надо! – вздохнул я.

44

Тут же у нас состоялось собрание. Нет, не профсоюзное – общее. Юницы одна за другой выступали и наперебой говорили, что им всего только двоих юношей мало. Васенька, мол, конечно, гигант, но и он не железный. А что до Алёши, то он, мол, юноша славный, но жеребец не в достаточной мере. И в Васенькиной тени Алёша при своих немалых достоинствах всё ж немножечко меркнет.

– Почему это я не железный! – куражился Васька. – Если напрячься немного, я ещё и не такое могу!

– В том-то и дело, что напрягаться приходится, – оспорила дружка своего Тамара Шконько. – Надо в радость работать, а не напрягаться жилами всеми.

Я слушал юниц и соглашался.

Когда юношей двое, а юниц целых пять (ещё шестая просилась, но была своевременно изгнана), средь юниц неизбежно возникают простои, что негативным образом влияет на кинопроизводство и отражается в конечном итоге на ваших доходах, Савва Иванович, – иезуитски разглагольствовала Сашенька Бийская, сидевшая в одних трусиках на своём стуле складном. Говоря, она временами в альбоме карандашом что-то коротко и уверенно чёркала.

И снова я соглашался.

Приводились ещё аргументы. В целом, все были «за».

Но вы ж понимаете, что юноша, сей новоиспечённый, должен быть совсем свой, мы не можем абы кого брать со стороны, – слабо возражал я.

– Есть такой юноша! – Васька ответил.

– Кто? Кто? – накинулись на Ваську юницы.

– Приятель мой! Зовут его Денисом, и учится он со мной вместе во второй профлицухе.

Тут я даже немножечко вздрогнул. Меня терзали предчувствия.

– А он красивый? – спросила Тамара.

– Красивый. Хотя до меня ему далеко.

– А как у него с мужеской силой? – вмешался и я с беспокойством.

– Дениска – известный ходок! – заверил меня юный Кладезев.

– Ходок – хорошо, ходок нам и нужен! – говорили довольно юницы.

И Гулька была вместе с ними, она со всеми была заодно. Она – совсем ребёнок, совсем ещё девочка, думал я, и обезьянку свою превосходную не осуждал.

– Ну, так что, вести мне Дениску? – настаивал Васенька.

– Савва Иванович, Савва Иванович, давайте на него хоть посмотрим! – буквально, извертелись юницы повадные.

– Ох, не знаю!.. – ответил я. – Ну, ладно, так и быть! Дениску веди!

45

Мы все норовили подглядеть, что рисует Сашенька Бийская в своём альбоме. Но она нас отгоняла, говорила, что ещё не готово, и заслоняла ладонью изрисованный лист.

И всё ж я увидел, что Сашенька рисует пейзажи: кусочек реки, рябь на воде, прибрежные камни, кустарник, древо поваленное. Пейзажей было несколько, все рисованы с натуры, и ещё, как я заметил мельком, на каждом оставалось пустое место, будто бы юная наша художница собиралась дорисовать что-то. Именно так, впрочем, оно и оказалось впоследствии.

Мы же свои изнасилованья пока потихоньку снимали, столь любезные сердцам наших милых юниц и проказливых юношей. Снова Алёша и Васенька силою взяли Олю Конихину на берегу. Когда они её изловили, раздели, так руки скрутили ремнём и агновыми ветвями исхлестали жестоко. Пред тем как наслажденью запретному дерзко предаться. Юница визжала и плакала – ей не сказали заранее, что с нею станут проделывать юноши. Да-да, так мы с юношами были коварны. Это снимал я. Тут-то, кстати, Алёша впервые знатную подруженьку свою Олю сзади отведал. По наущенью подлого Васеньки.

Потом, когда юноши отдохнули немного, я предложил обезьянке смышлёной снять гуманитарный (и в чём-то даже декадентский) этюд с участьем Алёши и Танечки. Весь экзотический, томно-вуалевый, воздушный, размытый, подробный и пристальный, со съёмкой рапидом. Танечка – нимфа, Алёшенька – сатир распалённый с лицом, разрисованным Сашенькой. Танечка убегает шаловливо, проказливо, Алёшенька за ней гонится прыжками картинными. Потом овладевает подле кустарника, наслаждается с животною страстью, и тут в кадр Васенька входит, сородич, соплеменник сатира, также с лицом разрисованным, присаживается рядом с любовниками и молча созерцает распалённую пару.