Русское народничество - [21]

Несколько раз он пытался установить связь польскими эмигрантами для того чтобы придать международный характер оппозиции Николаю I. Но реакция, которая последовала после 13-го июля 1849 года и бонапартизм, который он встретил встретил у поляков, положил конец его попыткам. Его план создания русского заграничного центра для публикации книг и газет возобновился лишь в Лондоне спустя несколько лет.

Когда российское правительство пыталось заставить его вернуться в страну, он отказался.

«Я остаюсь здесь не только потому что мне противно опять надеть наручники, как только я пересеку границу, но и потому что я хочу иметь возможность работать. Можно жить везде, если ничего не делать. Но для меня существует только одна цель здесь — наша цель.» (перевод с английского переводчика)

Несмотря на неудачные попытки поднять русский голос, надежда в великое будущее своей страны заставило его поверить, даже в худшее время европейской реакции, что его работа как эмигранта может быть важной и полезной. Он решил донести свои политические выводы до русских, а сама Россия до других народов. «Европейцы должны знать своего соседа», говорил он

«Сейчас они ее только боятся, но мы должны их заставить узнать чего они боятся.» (перевод с английского переводчика)

Отсутствие в России традиций, как он замечал раньше и в строках Гете является благом, сейчас казалось еще более ценным после опыта с французской политикой.

«Nous sommes moralement plus libres que les européens, et ce  n'est pas seulement parce que nous sommes affranchis des grandes épreuves à travcrs lesquelles se développe l'occident, mais aussi parce que nous n'avons point de passé qui nous maîtrise. Notre histoire est pauvre, et la première condition de notre vie nouvelle a été de la renier entifcrement. II ne nous est resté de notre passé que la vie nationale, le caractfère national, la cristallisation de l'état: tout le reste est élément d'avenir.»

Но сейчас, эта идея свободы все больше прояснялась для Герцена. Россия была свободна от традиций и поэтому, писал он: «Je ne vois pas que la Russie doive nécessairement subir toutes les phases du développement européen.» Это означало, что западный социализм, импортированный в Россию найдет в сельских общинах такие подходящие условия для развития, что период буржуазных революций можно будет избежать.

Он написал Мадзини: «Je ne crois en Russie àaucune autre révolution qu'à une guerre de paysans», и он отсылал к Пугачеву. Это была революция, которая должна была ударить по «le despotisme glacial de Péersbourg». Уничтожит все связи которые привязывали деревенскую общину к дворянам  и государству. Останется периодическое распределение земли, тем самым предотвращая возникновение пролетариата и голода. Разовьется внутреннее само-администрирование.

«Pourquoi la Russie perdrait-elle maintenant sa commune rurale, puisqu'elle a pu la conserver pendant toute la période de son développement politique, puisqu'elle l'a conservée intacte sous le joug pesant du tzarisme moscovite, aussi que sous l'autocratie à l'européenne des empereus?»

Но способна ли была Россия совершить революцию? Здесь тоже, его ответ не собирался быть пророчеством. Он лишь указывал дорогу на пересечение социалистических тенденций Западной Европы и возможностей, которые, как он верил, существуют в российской деревне.

Два фактора, однако, поощрили его дать утвердительный ответ на свой вопрос: сила русского крестьянина, который сохранил свою человечность несмотря на деспотизм, вместе с чувством независимости и отдаленности от власти; и больше всего духовная и интеллектуальная жизнь современной России. Потом он написал одну из своих лучших работ, для того чтобы объяснить тем, кто был побежден в Западной Европе во время борьбы 1848 года, что означает «развитие революционных идей в России».

И для будущих революционеров, для тех кто откажется быть «des révolutionnaires», Герцен писал: «Народ много страдает, ему тяжела жизнь, он многое ненавидит и страстно догадывается, что скоро будет перемена, но он ждет не приуготовленных трудов, а откровения того, что закрыто бродит в его душе, он ждет не книг, а апостолов, людей, у которых вера, воля, убеждение и сила совпадают воедино, -- людей, никогда не разрывавшихся с ним,-- людей, не выходящих из него, но действующих в нем и с ним, с откровенной, непотрясаемой верой и с ничем не развлекаемой преданностию. Кто чувствует, что он так близок с народом, так освободился от среды искусственной цивилизации и так переработал и победил ее, кто до того окончил с собою, что ему остается одно действие, и кто достиг целости и единства, о которой мы говорим, тому принадлежит речь, тот пусть говорит народу, да он и будет непременно говорить -- мы склонимся перед ним.» (А.И. Герцен «Письма из Франции и Италии» Письмо тринадцатое. Ницца, 1 июня 1851 г. http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0420.shtml)

Герцен, продолжая, говорил, что немногие будут к этому способны и становился весьма пессимистичным. Но этот параграф содержал идеал, который вдохновит народников.

Основные элементы русского народничества — недоверие ко всякой демократии, вера в возможное независимое развитие социализма в России, вера в будущие возможности крестьянской общины, необходимость создания революционеров — это были принципы на которых стоял Герцен после 1848 года, идеалы, которые он создал для следующего поколения.